Георгий Скрипкин - Жизненные откровения. Сборник рассказов

– Утром я спустился в столовую, где оторвался от души. Одних только закусок штук двадцать, а десертов и того больше.

– Неужели можно брать сколько угодно, – спросил Тюлькин.

– Конечно, что хочешь, то и бери, – ответил Эдуард, – да и выпить на халяву можно с самого утра.

– Это как это так выпить, – удивился Палыч.

– А так и выпить, – подтвердил Эдуард, стоят себе два бочонка с вином. Один с белым, другой с красным. Подошел с бокалом, открыл крантик и пей на здоровье.

– Неужели сколько хочешь, столько и пей, – в свою очередь удивился Тимоха.

– Да никто тебе даже слова не скажет, – подтвердил Эдуард, – а потом закусывай всякими восточными сладостями или фруктами.

– Неужели и фрукты дают, – проглотив слюну, переспросил Чубатый.

– Да сколько хочешь, – ответил Эдуард, – тут тебе и арбузы, и дыни, и …. В общем, всего и не перескажешь.

– Вот это лафа, – воскликнул Тимоха, – пей в три горла и ешь в три пуза. Прямо не жизнь, а малина.

– Не верится мне что-то, не лихо ли ты заливаешь, – засомневался Палыч.

– Ничего он не заливает, – вступил в обсуждение Пафнутий, – я тоже могу подтвердить, что в Турции так все и есть.

– Из тебя Пафнутий такой же подтвердитель, как из барана лектор, – с сомнением произнес Палыч, – у тебя, что за бугром – то хорошо, а что у нас – то плохо.

– Поверь, Палыч, в этот раз Пафнутий не врет, – высказал свое мнение Бычаркин, – мой кум недавно тоже был в Турции. Так вот, наелся и напился он там от души.

Палыч в задумчивости почесал затылок, но ничего не сказал.

– Значит, со жратвой и питьем там все нормуль, – заключил Тимоха.

– Это еще не все, – продолжил Эдуард, – возле бассейна расположен бар, в котором можно пить местные алкогольные напитки с десяти утра до одиннадцати вечера.

– И все на халяву, – спросил Чубатый.

– И все на халяву, – подтвердил Эдуард.

Такая новость совсем подкосила Тимохин разум и, давясь слюной, он спросил:

– А как же ты оттуда уехать-то смог?

Эдуард ненадолго задумался, так как Тимохин вопрос мог ввести в задумчивость любого трезвомыслящего человека.

После минутной паузы Эдуард произнес:

– А ты думаешь, что я там все время в отрубе находился?

– Ну не в отрубе, конечно, а под хорошим шафе, – ответил Тимоха.

– Даже под хорошим шафе мне там быть не хотелось, – твердо заявил Эдуард, – да разве будешь напиваться, когда вокруг тебя полуголые красотки томятся.

– Это как это томятся, – проявил интерес Бычаркин.

– А так и томятся, что лежат себе под солнцем, да на мужиков пялятся, – ответил Эдуард, – а еще подворачивают для обзора свои выпирающие прелести.

– Да, устоять тут непросто, – вздохнул Палыч.

– Но отказываться от интима тоже не резон, – заявил Тюлькин, – обозрел объект и вперед.

– Да кто бы спорил, – поддержал его Чубатый, – Эдуард – парень не промах, с женщинами обращаться умеет. Верно, Эдуард?

– Отпираться не буду, красивых женщин ценю и не пропускаю, – выпятив грудь, заявил Эдуард.

– А вот тут поподробней, – предложил Тимоха.

– Вечером на дискотеке познакомился я с одной чернявенькой. Глазищи – во, грудь – во, – показал слушателям Эдуард, – сбежали мы с ней на пляж, а там под шелест волн и прощупали друг друга по полной программе.

– Что, так сразу и дала, – удивился взбодрившийся Палыч.

– Ну почему сразу, немного покочевряжилась, а потом и разомлела под моими ласками, – сообщил Эдуард.

– Да, повезло тебе, паря, – не то с поощрением, не то с завистью выдохнул Палыч.

Вздохнешь тут, если из памяти Палыча напрочь вылетел момент, когда он последний раз лазил на свою любезную Анну Спиридоновну.

– Ну, а дальше что, – поторопил Эдуарда Тюлькин.

– А на следующий день при свете она мне разонравилась, и я нацелился на другую, – продолжил Эдуард, – та была голубоглазой блондинкой, ноги от ушей, талия как у осы, а губки. Мужики, не губки, а алые бантики под греческим носом.

При этом мужики, не сговариваясь, начали давиться обильным слюновыделением, но уши свои навострили еще больше.

– С ней мне пришлось повозиться несколько дней, – продолжил Эдуард, – и все эти турки. Они толпами ходили за блондинкой, напевая ей в уши свои слащавые признания.

– Да, – поддержал Эдуарда Тюлькин, – мне тоже пришлось с турками из-за женщины бодаться.

– Ничего себе тихарила, – воскликнул Чубатый, – что-то раньше ты нам не рассказывал о своих подвигах.

– Да, просто, случая не представлялось, – взбодрившись, сказал Тюлькин, – а турки до наших женщин, ой как, охочи.