Алла Боссарт: Барабанные палочки (сборник)

Но в момент этой, можно сказать, идиллии Андрюху словно бьет поддых едва ли не сковорода этой самой медвежьей лапы. У него перехватывает дыхание, дико сохнет во рту, и как бы ледяной коготь начинает царапать спину под лопатками. Взмокшими вмиг руками хватает Андрюха ружье и припадает щекой к прикладу.

На поляну с другой от него стороны ручья, то есть ровно к медвежьей рыбалке, из леса на всем скаку с хохотом вылетают, гремя ведрами, пацан и девчонка. Медведица на удивление легко поворачивается и с утробным рычанием скалит желтые клыки: Андрюха видит это с необъяснимой четкостью, будто в морской бинокль. А медвежонок косолапо подбегает к девочке и большой головой бодает ее под коленки.

Андрей с колотящимся сердцем целится в затылок медведице, понимая, что должен уложить ее с первого выстрела, не задев ребят. Он хорошо помнит, что у гиганта есть всего три точки, куда можно стрелять наверняка: бабья левая подмышка и глаза. Два близко посаженных глаза на узкой морде. И при этом не задеть ребят. То есть как раз спасти их, понятно? А не задеть, едрена мать, в придачу раздразнив зверя какой-нибудь пустяковой раной!

Пацан падает и, подвывая, на заднице отползает от ручья. Психовая же девка весело и даже счастливо смеется, валится с медвежонком в ручей и там тискает, чешет, щекочет, как щенка. Медведица медленно подходит к этой сладкой парочке и ужасно, жутко медленно заносит лапу…

Андрюха зажмуривается, а когда приоткрывает один глаз, то решает, что вот, наконец, и достала «белочка», хотя за последние три дня он выпил не больше полбутылки – с егерем.

Медведица мирно лежит на боку и только что не мурлычет, медвежонок, прижавшись к ее животу, сладко чмокает, а девочка, словно нимфа ручья, вся мокрая, свернулась калачиком в густой шерсти медведицыного брюха и гладит его, что материнскую грудь.

Потом медведи ушли, а паренек, икая от истерики, как-то дремотно, обморочно пытался бить девочку по щекам, по рукам, по голове.

– Нишкни, нишкни, Колюня, – ласково ловила его руки Юля. – Она б меня нипочем не тронула, точно тебе говорю…

– С чего ты взяла? – хрипло спросил Андрюха, выходя из своего укрытия на ватных ногах и с дергающимся ртом. – С чего ты взяла, чертова дура?!

– А вы кто? – Юля испуганно спряталась за Кольку.

– Я человек, – сказал Андрюха подобно Сатину. – Человек, поняла, чума, а не медведь! Не-мед-ведь!

– А чо с ружьем? На медведей нет охоты, – строго сказала Юляша.

– Поучи-ка, без сопливых скользко. Твою мать! А если б она разорвала тебя нахер?!

– А вы, пожалуйста, не ругайтесь! – Юля вышла вперед, велев Кольке: – Иди, попей вон водички. И набери, а то придем с пустыми ведрами, как дураки.

– Братан твой, колдунья? – усмехнулся Андрюха.

– Не… – смягчилась наконец Юляша. – Колька это. Дружок с училища. А я не колдунья, не думайте. Просто…

– Послушный какой. Тебя все так слушаются или только медведи и Колька?

Юля засмеялась.

– А вы охотник, ага? В сторожке живете? А мы там недалеко с палатками. Приходите к нам. По дыму найдете, ага? А я – Юля. А вы?

– Приду, – сказал Андрей. – Чаем напоите?

– Гостям завсегда рады, – с неожиданной солидностью подал от ручья голос Николай.

На тринадцать человек, включая Игнатьича, имелось четыре палатки и столько же спальных мешков. В первую ночевку разбились по трое, мешки – девочкам, и палатку им на четверых. Пятая, Юлька, от спального места отказалась, захотела дежурить у костра. Коля вызвался напарником. Кто бы сомневался.

Впрочем, первую ночь на свободе никто спать не собирался. Глуховатый звон рюкзаков Анатолий Игнатьевич засек еще на пароме.

Парни, косясь на мастера, достали поначалу бутылки три портвейна.

– Вот это ты зря, – сказал Игнатьич совсем взрослому против остальных дембелю и, можно сказать, переростку Васе Хромову, которого вообще брать не хотел, зная общую бедовость хромовского семейства плюс опасная разница в возрасте с пацанами, причем отнюдь не в пользу Васиного ума.

– А чо такого-то! – сразу залупился тот. – Я рабочий человек, имею право!

Игнатьич правильно оценивал – с Васькой ему, если что, не совладать. Четырем сочащимся дурам, что хохотали сейчас в звездной ночи от Васиных армейских прибауток, очень скоро понадобится защита – от него же, пьяного, застоявшегося в стойле стройбата бугая. На пацанов, стремительно набирающих градус воли и крепкого шмурдяка, надежда слабая. Нервничал пожилой Игнатьич. Незаметно положил под правую (целую) руку ружье.