Ирина Владыкина - Роман = Метро. Мир души и пространство смыслов

– Да какой Мейерхольд? Что с вашим компьютером?», – закричал Петр.

Редкие люди, бродившие по замерзшим тропинкам кладбища, как один обернулись. Какой-то мужчина даже подошел и спросил Петра, что с ним случилось и не нужна ли ему помощь. Петр сказал, что не нужна. И продолжил разговаривать со стариком. Мужчина не отходил и удивленно смотрел на Петра.

– С кем вы разговариваете?, – все же спросил он.

– Вы что, совсем ослепли? Вот с этим человеком, – и Петр показал на Николая Петровича.

– Больной что ли? – не унимался тот. Покрутил у виска и пошел дальше, долго оборачиваясь вслед молодому человеку.

Николай Петрович улыбался, казалось, его совсем не удивлял только что состоявшийся разговор.

– Да, – продолжил он, – у меня дома есть одна, вернее, две ценных вещи. Очень ценных. Я хочу, чтобы ты с ними ознакомился. Это старая 20-х годов шкатулка, некогда принадлежащая Всеволоду Мейерхольду, что это его, я знаю практически наверняка. Но на сто процентов в этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным. Да, и еще тетрадка с моими записями. Тайная тетрадка. Ты будешь первым, кто ее увидит. Там записаны мои детские воспоминания. Дневник мой. А меня могли бы расстрелять за него. Если бы нашли. Как моего отца расстреляли. Шкатулка лежит в шкафу в спальне за книгами. Вторая полка сверху.

– Ваш отец тоже подвергся нападкам красного террора?

– Мой отец и был красным террором. Его представителем. Он служил в НКВД.

Оставшуюся часть пути они шли молча. И сейчас уже трудно сказать, о чем они думали. О чем думал Николай Петрович, сие мне не доступно. А о чем думал Петр, рассказать трудно, поскольку мысли его, как синички зимой, прыгали с ветки на ветку, не оставляя следов. И щебетали, щебетали.

В общем, добрался-таки Петр до старой пятиэтажки, где жил Николай Петрович. Оглянулся, но того рядом не было. Посмотрел по сторонам – нет. «Вот шустрый дед, уже убежал.» И Петр поднялся по ступенькам на 3-й этаж и позвонил в квартиру. Дверь никто не открывал. Руки Петра, завернутые в перчатки, нащупали в кармане металлический предмет, по ощущениям, напоминавший ключ. Он вытащил его. Ключ был с биркой, где был номер квартиры 39. Петр посмотрел на цифры на двери – 3 и 9. Машинально вставил ключ в дверь, ключ подошел. Провернул его в замке два раза, дверь открылась, и Петр зашел в квартиру. Носок его ботинка уперся во что-то твердое. Холодок ужаса пробежался по его позвоночнику. Он боялся посмотреть вниз. Но все же посмотрел. На полу лежал Николай Петрович, судя по всему мертвый.

Петр наклонился, чтобы пощупать пульс старика. Тело уже окоченело, скорее всего, Николай Петрович был трупом уже несколько часов.

«Шкатулка лежит в шкафу в спальне за книгами. Вторая полка сверху», – вспомнились Петру слова покойного на кладбище. Или чьи это слова были? «Только бери и уходи, а то не успеешь». Думать было некогда, нужно было найти шкатулку. Нашел он ее быстро там, где и сказал призрак. Или кто это вообще был?

Возникло большое желание ее рассмотреть, но Петр его подавил, рассмотреть можно в метро. Он закрыл дверь на ключ, ключ бросил в почтовый ящик №39 на первом этаже и быстрым шагом направился к метро.

Подземное царство ждало его, как всегда. Он уже не понимал, где мертвые, а где живые. Все смешалось. Голова кружилась, его тошнило, сменной майки не было. Было только одно желание, поскорее впрыгнуть в толпу и убежать отсюда вместе со шкатулкой этого чертова Мейерхольда, который без спроса ввалился в его жизнь, переворачивая все с ног на голову, убивая людей и забирая у него последние капли здравого смысла.

«Осторожно двери закрываются. Следующая станция «Аэропорт», – отчеканил по железному мужской голос, как будто отдавая приказы.

Петр достал шкатулку, пряча ее от посторонних глаз в расстегнутой куртке. Обычная старая шкатулка из темного дерева, что-то подобное он видел на чердаке в вещах, которые остались от бабушки и которые мама выбросить стеснялась, ну память, а пользоваться не хотела. Довольно внушительных размеров, так, что в ней вмещалась толстая 48-листовая тетрадка. Молодой человек открыл тетрадь. Там были надписи детским корявым почерком, довольно крупным, и поверх них множество мелких, уже взрослой рукой. Почерк, скорее всего, принадлежал одному человеку.

Сбоку, на внутренней стороне был приклеен клочок уже пожелтевшей бумаги с ровными красивыми буквами: «Вот моя исповедь, краткая, как полагается за секунду до смерти. Я никогда не был шпионом. Я никогда не входил ни в одну из троцкистских организаций (я вместе с партией проклял Иуду Троцкого). Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью.»