Савелий Баргер - Непридуманные рассказы и рассказики. Рассказы. Миниатюры

– Женщина! Если кто и живет в свое удовольствие, так это ты! Об этом только и судачит весь Хелм, все молодые мужчины города знают, где они могут встретить приют и внимание, когда муж твой зарабатывает свой грошик тебе же и твоим детям на еду!

– Клевета, злая клевета! Если уезжает мой Пинхас по своим делам, я сразу же начинаю горевать, плачу днями напролет, ночей не сплю, жду мужа своего в нашем уютном домике! Я просто своя не своя от горя! Так может быть кто-то и воспользовался моим состоянием…

– Раввины, я предлагаю послушать, что нам имеет сказать сосед Пинхаса Лейшмана, реб Ицхак Канторович. Златка заволновалась:

– И что вам может сказать этот пьяница?! Он же как с утра зальет глаза свои, что он может видеть?! Тоже мне, нашли свидетеля!

Перед раввинами встал реб Ицхак, но повернулся он к Златке:

– Молчи Златка, молчи! Я вовсе не собираюсь рассказывать, кто приходил к тебе, когда Пини не было дома, когда он уезжал по делам. Я просто скажу раввинам, что когда ты уехала к своей маме, а Пиня остался один – к нему никто не приходил ночью, только это я и собираюсь сказать!

– Послушайте, раввин, прошу вас, послушайте мою историю! Я сам себе не могу ничего придумать, может быть вы мне что-то посоветуете, а я так больше не могу! Хелмский раввин впервые видел зашедшего к нему в синагогу молодого человека, вовсе не юношу, но и не совсем зрелого. Был незнакомец гладко выбрит, одет в неплохой костюм-тройку, а взволнован был так, словно его только что лишили наследства или богатая невеста уехала лечиться на воды с его лучшим другом.

– Раввин, я твердо решил, что больше не хочу быть евреем…

– Извините великодушно, так вы еврей? – Если меня зовут Мордехай Мошкович, если я родился в Бобруйске у папы Мордехая и мамы Хевы, кем я мог стать по-вашему, буддистом?! На восьмой день моей жизни к нам в дом пришел моэль с пейсами и отрезал мне всякую возможность спокойно жить в Российской империи. Хорошо, что у отца неплохо идут торговые дела и он смог послать меня на учебу в Германии, где живет его двоюродный брат. А у моего дяди торговля идет неплохо, но детей нет как нет, вот и прониклись дядя Меир и тетя Рахель ко мне. Ах, вы бы знали какие гешефты он проделывал с другим нашим родственником, который живет во Франции! Война уже кончилась и можно рассказать, что один поставлял фураж немецкой армии, а второй – французской. Деньги и зерно сновали между армиями Франции и Германии туда-сюда, словно… словно челнок у ткацкого станка и каждое движение «туда» – миллион, а «сюда» – еще миллион.

– Так я правильно понимаю, что убиваетесь вы не из-за денег?

– Ай бросьте, какие деньги, деньги у меня есть, а если не будет их у меня, так дядя мне всегда поможет сотней-другой. Ну что вы смотрите удивленно, конечно же тысяч! Но что делать, я не хочу быть евреем! Я не верю в Бога, я читал Дарвина и твердо знаю, как превращалась обезьяна. Вы только послушайте, я принял решение и тотчас снял с головы ермолку, сбрил бороду и обрезал пейсы. Этот костюм я шил у берлинского портного, в нем и приехал проведать мамеле в Бобруйск. И вот иду я вечером по родному городу, как два мазурика встречают меня и говорят, мой кошелек им, видите ли, нужнее. Пришлось отдать им не только бумажник, но и часы, я ведь слышал, как на чистом идиш один сказал другому: «Я зарежу этого фрайера не задумываясь!» Мамочку я конечно же повидал, но быстро-быстро уехал оттуда в Люблин. Иду в Люблине к себе в гостиницу, как получаю крепко по морде. И знаете почему? Этим в Люблине не понравилась, видите ли, моя «жидовская морда»! Вы знаете, ребе, я понял, что костюм, ермолка и пейсы не при чем, они не делят людей на «еврей – нееврей». Я зашел в ресторацию и заказал себе изрядную порцию бигоса из свинины, а к нему пива. Бог мой, ребе, вы бы знали как после этого у меня болела печень, вейз мир! Целых две недели лучший врач в городе, его фамилия Шапиро, лечил мою печень и, кажется, до конца еще не вылечил, а может и не вылечит никогда, таких пациентов врачи не любят вылечивать. Так расскажите же мне, раввин, как мне перестать быть евреем, но так, чтобы печень моя не болела, а лицо не били?

– Послушайте, Мордехай Мошкович… вы можете креститься, перекреститься и выкреститься. Вы можете стать мусульманином и даже буддистом, но тот кусочек плоти, который вам отрезали много лет назад, тот кусочек уже не прирастет. Я знаю, как делают евреев, у нас с женой уже есть своих трое. Я сумею сделать еврея даже из негра или эскимоса. Но чего я не знаю и не сумею сделать никогда, так это из шлимазла и мишугаса сделать человека.