Ольга Володинская - Жили-были… Грустные сказки, рассказанные на ночь

– Слабенький больно, – обеспокоенно сказала повитуха бабка Лукерья. – Насилу родила твоя барыня-то. Ну, ничего, Бог даст, оклемается… – и передала ему маленький сверток.

Иван заглянул за покрывальце, увидел маленькое личико, которое не было спокойным. Казалось, мальчик вот-вот расплачется, раскричится, его губки скривились, ротик открылся, но это был совсем не крик, а слабый писк. Сердце у Ивана сжалось от острой жалости к младенцу и от недоброго предчувствия.

– Сынок, Сереженька, сдавлено прошептал он, – держись, родимый, держись!

– Не пугай мальчонку-то, – сердито проворчала повитуха, – не нужны ему сейчас твои слезы. Ишь, плачет, лучше думай, как кормить-то его, мать-то не отошла еще, в горячке она. Того и гляди помрет, сердешная.

– Да ты че хоть это, бабка, подь ты к черту! Тьфу на тебя, ей Богу! – разнервничался Иван. Хотел к Насте подойти, но его остановили.

– Не тревожь ее, Ванечка, – сказала его мать. Досталось ей сегодня. Пусть пока….

Иван бережно отдал сверток с маленьким сыном Лукерье и, пошатываясь, вышел вон.

Незаметно за хлопотами да за заботами прошло семь месяцев. Настя оправилась было от родов, как семью настигла беда – их первенец, их маленький сынок расхворался и в три дня покинул своих безутешных родителей. Как ни молила Настя Деву Марию, как не просила Заступницу, не дошли видно ее молитвы… Поди, так надо было. И это было только первое испытание…

***

Через год после похорон Сереженьки, молодая женщина вновь вдруг почувствовала, что внутри нее зреет еще одна жизнь. И незадолго до третьей годовщины со дня их венчания, 14 января 1908 года в семье родился сынок Васенька. Мать наглядеться на него не могла, кормила, одевала, обувала, причесывала, гуляла, сказки читала – все сама. Боялась отпустить от себя. Васенька рос озорным, но родителей это только умиляло.

– Ничего, – думали они, – любовь родительская еще никого не испортила.

Так оно, да и не так вовсе… Но ведь не баловали они его чрезмерно, только не старались ни к чему приучать, а пытались избавлять от трудной работы. Берегли, словом. Так и бегал мальчик в длинной рубашонке по двору, гоняя железное колесо, резвясь и играя. Лишь изредка замечал он озабоченные лица родителей, да видел, как мама нет- нет, да и смахнет нечаянную слезу…

– Мама, ты чего такая невеселая стала? – то и дело спрашивал он

Мать гладила его по светлым волосам и грустно, как-то вымученно улыбалась. Но однажды они спешно оделись и пошли в дом к бабушке с дедушкой Татуниным, маминым родителям.

– Мама, мы в гости? А шаньги будут? А сладкие булочки? А халву купим?

– Пойдем скорее, сынок. Не в гости мы. Беда у нас!

Вася испуганно замолчал. В дедушкином доме было полно народу. У всех были заплаканные глаза или бледные лица. С войны пришел едва оправившийся после ранения брат Насти Константин и привез страшное известие: погиб средний сын – Матвей Татунин. Про Васю все забыли, а ему так хотелось спросить у дяди Кости, что такое война, где она, не терпелось потрогать погоны и орден на его груди.

Но на коленях у дяди Кости гордо восседал его сын Петя.

– Что, брат, завидуешь? – спросил, подходя к нему отец. Мальчик смущенно замотал головой.

– Не завидуй, брат, война – злое дело, плохое. Видишь, вот и Матвея убили, и Константин тоже мог голову сложить. Ордена-то да Кресты за просто так не дают… Вот и от Якова давненько уж вестей нету.

– А тебя не возьмут на войну?

– Не возьмут, – вздохнув, сказал отец и закашлялся. Настя с тревогой посмотрела на мужа, подошла к ним с Васей, потрогала Ивану лоб.

– К лекарю бы тебе надо, Ванюша, – тихо сказала она, – что ж ты все упрямишься-то?

– Ничего, мы и без лекаря справимся, правда, Васятка? – сказал Иван и подхватил сына на руки.

Мальчик очень любил, когда отец так называл его. Он обнял его за шею, поцеловал шершавую щеку и, устыдившись этой нахлынувшей нежности, попытался высвободиться из отцовских объятий. Эх, знать бы, что больше никогда папины руки не подхватят его, что никогда он не почувствует родное тепло, не вдохнет терпкий махорочный дух, смешанный с запахом воловьей кожи. И еще один запах всегда улавливал Вася – еле уловимый – запах конюшни…

***

Прошло совсем немного времени, как в доме теперь почти всегда пахло лекарствами, все говорили шепотом и передвигались, как тени. Отец лежал в комнате на высоких подушках и к нему никого не пускали.

– Скоротечная чахотка, видать, – как-то услышал он.