Евгений Катков - Две повести и рассказ. Вдумчивая проза

– Я Нина. Нина Васильевна. Я знаю, последнее время у Вити появилось много новых друзей…

Она помолчала, глядя на нас, как бы что-то обдумывая.

– Ну, как же так вышло, скажите, ребята? – произнесла вдруг тихо и страшно.

Бабушка с Леной остановились за моей спиной. Я быстро заговорил, только чтобы что-нибудь говорить, на ходу соображая приемлемую версию.

– Ох, не знаю, как так получилось! Перед днем рождения мы виделись в последних числах октября. Я переезжал на квартиру из общежития, просил его помочь…

– Да-да! – с готовностью наперебой обнаружились бабушка с Леной. – Он ездил. Вернулся поздно, уставший, но довольный, такой…

– Да, я помню, он был доволен, что я его вытащил.

– Ваня, – перебила меня Нина Васильевна, – ведь он совсем не отдыхал. Сидел – сиднем, и читал, читал эти свои книжки. После двенадцати ложился, а в шесть уже на ногах, пьет кофе.

Я понимающе кивнул.

– Но тогда я ничего не заметил, а вот когда звонил пятого, чтобы договориться насчет дня рождения, то, честно говоря, сразу почувствовал.… Знаете, тон какой-то мрачный.… И в ресторане он был не в себе. Я потому хотел вас спросить: у вас дома ничего не стряслось перед праздниками?

Нина Васильевна и Лена недоуменно переглянулись.

– Да, кажется, нет.

– Он последнее время часто мрачный был, Ваня, – вступилась бабушка. – Наработается в институте, да читает до полуночи, – куда же годится? А еще дежурил на скорой помощи – то!

– Знаешь, Ваня, – веско произнесла вдруг Лена, – брат иногда теперь грубо вел себя даже с мамой. Она зайдет к нему в комнату за чем-нибудь, он сидит, молча с недовольным видом, ждет. Потом как скажет голосом таким грубым: «Скоро ты там? Ты мне мешаешь!»

Я быстро взглянул на Матвея. Что-то темное и старое было в его лице.

– Да – нет! – поморщилась Нина Васильевна. – Грубым со мной он никогда не был. Уставал очень, это правда. Учеба, работа, дежурства ночные, книжки, музыка.… Все лето здесь просидел. Говорила я ему: «Давай возьму путевку, съезди на юг, – отдохни…» Нет!

– А какая музыка?

– Как какая? Пианино… Он же играл на пианино.… После стройотряда пришел и заявил нам: «Хочу купить пианино». Вы тогда ездили в Тамбовскую область. Он что, не говорил тебе?

Я изумленно покачал головой.

– Купили тогда, разорились. Он ходил в клуб, здесь у нас, брал уроки. И каждый день играл часа по два, три, четыре! Этот год немного забросил, а так уже хорошо играл Моцарта, Гайдна, Баха. В консерваторию ходил все время. Купил себе абонемент и ходил…

Это была новость. А, впрочем, – «Джон! Ты хотел бы играть на каком-нибудь инструменте? М-м, что ты! Такой кайф самому играть» – и нервные пальцы словно пробежали по клавишам.

Тем не менее, я не знал. Три года, значит, как это длится и никому ни слова. «Будешь писать ораторию «Происхождение Вселенной», – мог бы проникновенно вопросить его Пирог, а я бы, конечно, рассмеялся. Но все-таки…

– Он, наверное, хотел сначала совсем хорошо научиться, а потом бы показал, – угадала бабушка мои мысли.

– Никогда бы не подумал. Ну ладно. Скажите, а с отцом у него, какие отношения были? Он мне говорил, что отец от вас ушел…

– Да, отец нас бросил, – вздохнула Нина Васильевна. – Нет, сейчас он бодрился, шутил даже, хотя, конечно, переживал. «Ничего» – говорит, – «переживем, мам».

Она очень удачно воспроизвела Витин басок.

Я осторожно улыбнулся.

– То есть сейчас они не поссорились?

– Нет. Знаешь, он с отцом не дружил. Маленьким, на даче, – да, – они много вместе гуляли, клетку мастерили для кроликов… Он же у нас юннатом был, – тащил с улицы всякую живность. В клуб ходил при зоопарке.… Вон, видите, стоит с ужом на шее.… Достань, мам.

Лена опередила бабушку, вынула из-за стекла серванта цветную фотографию. Рыжий, конопатый пионер застенчиво положил себе здоровую змею поверх галстука. Я передал снимок Матвею.

– А в последние месяцы отец приходил к нам поесть, поспать… Денег, правда, приносил, – считал себя обязанным. И все ездил в командировки. Потом оказалось… Ладно, что теперь говорить об этом…

Приемлемая версия случившегося тем временем отчетливо сложилась у меня в голове.

– Да, много ему пришлось пережить за этот год, – начал я нетвердо, – но, самое главное, что он не хотел делать себе никаких послаблений или даже не мог…

Я попробовал взглянуть в страдальческие, распахнувшиеся каким-то девическим ужасом, глаза Нины Васильевны.

– Видите ли, мы биологи… жизнь любим, пока что, и даже пытаемся ее серьезно изучать. Надеемся, по крайней мере, – я оглянулся на Матвея.