Евгений Катков - Две повести и рассказ. Вдумчивая проза

Мы долго простояли с Матвеем в ожидании машины, и оба как-то примолкли. Молча, тряслись в милицейском «уазике» по пути через весь город. Потом еще долго ждали нового следователя и с ним ехали дальше в морг. Во мне опять разлилась пустота. Поглядывая на спутников, на заполненные людьми улицы, я уже не пытался сосредоточиться. Была тупая усталость и сильный голод; болела шея, затылок. Тускло было на душе, несмотря на яркое солнце. Под свитером абстрактно тукало чужое сердце. Я цепенел и периодически с треском зевал. Мне припомнился шоковый способ создания иммунологической толерантности, когда слишком большие дозы чужеродной сыворотки вызывают паралич иммунной системы: организм просто перестает отвечать. Подобным образом, наверное, сходят с ума.

Впрочем, тут была, своя идиотская логика. Судьба, ухмыляясь, забросила труп в морг нашего института. Витя присутствовал теперь в «родной анатомичке» в качестве экспоната. Здесь же располагалась кафедра судебной медицины. Хорошо, были праздники, избавившие разговорчивых студенток от впечатляющей встречи с примелькавшимся «рыжим парнем». Мы прибыли. Опять, очень долго с покорностью крепостных ждали в коридоре. Новый следователь, долговязый, худой с нездоровым желтым лицом грубо обругал дежурного доцента, который возмущался длительным пребыванием у них тела. Санитары бесцеремонно ходили между нами и говорили сальности. Кажется, были под хмельком. Доцент смешил девушку, выписывавшую справки в приемной, услыхав, что «труп принадлежит вашему студенту» на минуту затих, спросил: «Что же он так?». Снял очки, протер халатом, очистительно несколько раз сморгнул и продолжил рассказ о какой-то праздничной телевизионной передаче.

Днем позже мне пришлось плотнее познакомиться с поэтикой работы в данной сфере обслуживания. Долгое оформление бумаг, трудные переговоры с персоналом всегда умеющим подчеркнуть свое достоинство, независимое от морального состояния клиентов. Неизбывные очереди и решающее влияние денег, в виду которых, вся эта громоздкая, мрачная машина приходила в движение, срабатывала быстро и четко, профессионально, обнаруживая неожиданные крупицы человеческого сочувствия, и совершенно особое матерное искусство переводить смерть в шутку.

Тогда, в морге, я чувствовал себя инопланетянином посреди этих разговоров, слушал раззявленную свою пустоту и ждал, когда все кончится. Наконец нас позвали. Труп лежал в холодной комнате прямо на истертом кафельном полу. Пальто было распахнуто, руки, странно вытянутые вперед и вдоль тела, так и застыли на весу. Я сразу узнал белую кожу запястий с красноватыми веснушками, тонкие умные пальцы. Ноги беспорядочно разбросаны. Волосы в грязи. Синее лицо повернуто в сторону, и язык огромным черносливом вывалился набок, запекся кусочками кровавой пены. Глаза открыты, зрачки дико уперлись в разные стороны. Заглянув в них, я содрогнулся, потому что агония замерла в детском неописуемом ужасе, в вине!

«Витя-Витька! Разве можно так поругаться над собою…» Моя пустота вновь взорвалась и рассыпалась хаосом сострадания и отвращения.

– Смотрите внимательно, не спешите. Он? – издалека донесся голос следователя. Он суетился, приподнимал закостеневшие руки, ворошил пальто.

– Да, Витя – сказал я.

– Да, – кивнул Матвей.

– Проволоку эту можете опознать?

Тут только я заметил кусок белой скрученной проволоки над черной полосой на шее

– Нет.

Мы вышли в приемную. Тяжело дыша, я зашагал взад-вперед по коридору: стены плыли у меня перед глазами. «Он испугался в последний момент», – остро щемило сердце. «Испугался смерти в ней самой, когда уже ничего нельзя было сделать… Он ее вызвал, а она его растоптала как чудовищный зверь, как тупая машина…» И в то же время, какая-то горькая, сладкая правда обреталась во мне тогда, твердым насмешливым камушком…

– Кто из вас Ваня? – вновь окликнул следователь, стоявший у телефона – подойдите, тут отец звонит.

– Алло! – я усердно ворочал языком и ощущал острую неспособность целенаправленно мыслить.

– Ваня! Это Витин папа… Ваня!… – Пауза, вздох и срывающийся на фальцет голос на пределе дыхания, – Ты не ошибся?

Я тоже вздохнул.

– Никаких сомнений.

В трубке раздавались неясные звуки. Я молчал.

– Ваня! А где это?

– Это здесь, у нас… от Фрунзенской недалеко идти… Здесь легко найти…

– Най-ду, – голос пел и срывался в трубке, – теперь на-ай-ду-у…

Разговор немного успокоил меня. Надо было давать показания. Какие? Что можно рассказать незнакомому желчному милиционеру о Вите, о его исканиях, о закономерном конце? Нужно ли?