Николай Недрин - Плохие оценки

Гостиница уже близко, но крузак Гериева сворачивает на другую улицу и останавливается возле ресторана с итальянской кухней. Наверное, Светка по ней соскучилась. Или Гериев просто решил похвастаться своим рестораном, доставшимся от отца. Который то ли убит, то ли уселся в крепкое министерское кресло, не позволяющее вести бизнес.

***

Крысов подозревáл, что в окружающем мире помимо рафинированных священников, чтимых богомольными старушками, есть и черные монахи – черствые, настоящие, с многослойной коркой пота под рясой. Подозревал о них, но не слишком задумывался. А тут вдруг увидел – при свете дня, да еще и в самом центре поселка! Как черная ворона среди скучных голубей.

Крысов удивился, но прошел мимо. Даже подумал: «Возможно, и нет никого. Один мираж».

Но монах повторился – спустя неделю. И тут уже зашевелилось внутри ревнивое чувство . Возле монаха стояла корзина, а сам он склонился над краном со скудно вытекающей минеральной водой (бесплатный утолитель жажды недалеко от цветочного рынка) и подставил под струю пластиковую бутылку.

Вода не торопилась. Монах терпеливо ждал, присев на корточки. Окружающие, в свою очередь, шли по делам, стараясь не зацепить черного грибника ни телом, ни мыслью.

Один только Крысов не мог оторваться от картины. Сначала поглощал глазами (словно духовную пищу), а потом постепенно осознал в монахе конкурента , с которым предстоит встретиться в лесирисе. И не в грибах даже дело… «Кого лесирис выберет – меня или его?» – тревожно думал Крысов. Конкурент между тем, наполнив свою бутылку на две трети, закрутил крышкой, аккуратно положил в корзину и направился прочь.

Крысов чуть не пошел за ним следом, но опомнился. Подумал: «Хорошо, что я не на машине, а то бы авария». Его девятка давно стояла без движения – ездить на маршрутке выгоднее, чем тратиться на бензин.

Вскоре Крысов продал машину цыганам. И испытал облегчение, словно погрозил кулаком высшим силам.

Потом образовались разные дела и заботы, заслонившие монаха. Надо было, например, как-то отмежеваться от тех же цыган, которые чуть ли не каждый день повадились приходить за металлоломом. Видно, убедили себя, что бывший владелец автомобиля решил съехать, а значит, должен обнулить бόльшую часть имущества. Вскоре и на работе возникли проблемы. В итоге начала болеть голова – почти постоянно, тупой затылочной болью…

Крысов чаще стал ходить в лесирис: каждый выходной, каждый праздничный день. Наконец взял больничный, собрал рюкзак и пошел с ночевкой. Хотя палатки у него не было. Получалась сомнительная авантюра, но что-то подсказывало: ночевка – это не страшно, это же старый добрый лесирис, он не обидит, найдешь, где заночевать!

И Крысов нашел.

Лесирис иногда загадывал странные загадки: то огромная шина от грузовика в сумрачной, заросшей балке, возле которой не было ни дорог, ни даже троп; то почти целый лошадиный череп – и никаких других костей вокруг; а то унитаз (ярко-голубой!), угнездившийся среди лопухов и папоротника.

Вот и на этот раз произошло подобное. Более чем неожиданное. Однако – полезное, в отличие от предыдущих находок.

Крысов наткнулся на ящик. Прямоугольный, пустой, без крышки.

Уже почерневший от дождей, но по-прежнему прочный.

Сработанный умелой, деревенской рукой.

Подходящего размера.

Крысов спустил на землю рюкзак и лег в ящик.

Поерзал, устраиваясь поудобнее.

Прислушался к себе, потом к мощно шумящему лесирису.

Почувствовал, как постепенно уходит из головы боль – словно впитываясь в древесину.

Закрыл глаза.

Глубоко вздохнул и подумал: «Ну вот, я готов. Теперь давай…» – и решил не вставать до тех пор, пока не поговорит с монахом по душам.

В четверг Алексеев позвонил матери и заявил, что в деревню не приедет. Что у него другие планы на отпуск. Неотложные.

Мать вздохнула и робко возразила:

– А как же картоха, Сереж? Мне в одиночку куёлдить?

– Ма, да плюнь ты на нее! Все равно от нее выгоды никакой нет.

Вообще-то Алексеев был почтительным сыном, но в этот раз решил держаться строго и кратко, иначе мать опять его переубедит, и дело сорвётся. И опять целый год тянуть бессмысленную лямку мелкого служащего, которого никто не помнит в лицо.

Надоело!

Надо, наконец, попробовать взять от жизни всё. По крайней мере всё, что дает государство. Пока дает. И пока жизнь не превратилась окончательно в растительное существование. В картофельное существование.