Сергей Корнев - Дофамин. О любви и нелюбви

Большой, бывший друг, фотограф, художник, дизайнер, 24 года:

– Он, безусловно, человек новой формации. А я динозавр. Мы не можем вместе сосуществовать. Мы – носители разных мировоззренческих кодов. Если я приму его жизненную позицию, то сломаю свой код. Вот я художник… Без этого кода я перестану им быть. Буду пыжится, но ничего не получится. Никакого творчества, только ремесло. Сколько людей на этом погорело… Продают свой код за сиюминутные удовольствия и плачут потом. Сидят в особняках, зажирают виски икрой, смотрят на свои ранние работы и плачут. Потому что больше не могут подобного создать. Всё имеют! Студии, связи, выставки, а поставить туда нечего… Что будет, если Глина сломает свой код? Я не знаю. Но те люди обычно свой код не ломают. Они более прагматичны. Они чётко знают, что если сломаешь свой код, то он сломает тебя. А может, у них просто нет никакого кода. Может, их код – это вирус, который существует лишь для того, чтобы ломать наши коды.

Даша, бывшая девушка Ильи, студентка, 20 лет:

– Он мне говорил: «Что ты ломаешься? Если у нас „этого“ не будет, я уйду!». «Это» стало, и он всё равно ушёл, потому что ему понадобилось другое. Он просто слишком многого хотел от меня… Я не могла на тот момент… Сейчас бы согласилась… Надо было согласиться, если это могло сохранить отношения… Теперь я понимаю, что ошибалась тогда… Мне просто было страшно делать то, что он просил… И я не думала, что он уйдёт из-за этого… Ему надо было как-то по-другому попросить… Мне не жалко себя для него, но я девушка… и… я «так» на тот момент не хотела… Теперь бы я сделала «это» для него… Мне его очень-очень не хватает… Он просто уничтожил меня своим уходом… Я не знаю, что мне делать…

Тимур, школьный друг, менеджер, 23 года:

– Раньше иногда он делал мне хреновые вещи… Но всё в прошлом! Мало ли кто что раньше делал, так ведь?

Малой, друг Большого, бывшего друга Ильи, специалист по отделке, «чеченец», 29 лет:

– В Ведено случай был… Парень заснул на посту. Его обоссали. Подошли и сверху обоссали, прямо на рыло!.. Потому что он не по-человечьи поступил, а по-свинячьи, по своим животным инстинктам. Захотелось ему спать – и всё похеру! А то, что в его руках жизни его друзей, не друзей, так просто своих людей, он даже и не подумал. Ему хотелось спать. Организм устал и требовал сна. Другие «нехватами» назывались. Потому что им очень хотелось есть. Всем хотелось. Но им особенно. Так, что они готовы были мамку продать за хавку. Ещё одно животное было. Склонял парней на е**ю. Баб нет, так он к парням, что посимпатичнее, лезть начал. Ему очень хотелось е**ться. Четвёртые за паршивую сигаретку на говно исходили, с кулаками кидались. Пятые запускали себя так, что теряли человеческий облик. Им становилась родной и естественной их грязь. Стоит ли удивляться, что в армии царит дедовщина? Любое общество дифференцируется. «Черти» исходят из среды «нормальных». «Нормальные» группируются и избегают «чертей». Нет никакой дедовщины. Просто одни берут власть над другими. Нужно же как-то управлять всей этой огромной машиной? Кто-то должен подчиняться. Так же и в обычной жизни. Сейчас власть взяли «черти». Они в чистых дорогих костюмах, в офигенных машинах, в блистательных домах, но в мозгах они «черти». «Нормальные» пока не котируются. Насколько я знаю Глину, он – обыкновенный «чёрт». По крайней мере, думаю, в армии он был бы стопроцентным «чертом».

Черткова Вера Владимировна, тётя Ильи по отцу, неработающая, активная прихожанка РПЦ, 46 лет:

– Господа Илья не хочет знать. Может, даже и не верит в Бога. Только в себя верит. Я его каждый год на Илью-пророка в церковь зову, а он с каждым годом становится всё непримиримее и злее. В прошлый раз послал меня на три буквы: пошла ты, говорит, туда-то со своей церковью. Я такого от него совсем не ожидала. Даже теперь боюсь к нему обращаться.

Виталя, школьный знакомый, курьер, 20 лет:

– Илья – страшный человек. У нас многие его побаивались. Что-то в нём было такое… Вот Бобчук – тот прямой: сразу в морду. От него всегда знаешь, что ожидать. А Илья – нет. Илья – какой-то непредсказуемый, скользкий, мутный. Поэтому с ним никто и не хотел связываться. У нас в классе его называли не Глининым, а Гнилиным.

Вова Бобчук, одноклассник, грузчик-экспедитор, 22 года:

– Я о Гнили даже говорить не хочу. Гниль он и есть Гниль. Жаль, я ему в своё время в е**о не дал. Надо было нагрузить ему п**дюлей полную жопу. На, сука, на! Чтоб, сука, землю жрал и разосраться не мог!