И ещё я заметил у неё по-женски слезливую влагу, как капли на запотевшем окне. Между её ног. Капли медленно ползли и падали в тёмную лужицу на покрывале.
– Так, друзья мои, – Валера хорошо запьянел, и его речь сбилась в звуки, наползающие друг на друга, – а не устроить ли нам здесь блядство под названием МЖМ? Это чудесная, между прочим, вещь. А, Семён? Чего молчишь-то? Со своей женой ты такого не попробуешь. Где уж там…
Я не был таким пьяным, потому что после третьей рюмки больше не пил водку. Но то, что сказал этот сукин сын, до меня плохо доходило.
– Не понял. Чего ты хочешь-то?
– Вот дурачок. Ну как тебе объяснить? В два смычка, понял?
Он повалился на спину, расстегнул ширинку и вытащил на свет божий свой член. Член удивительно напоминал его самого – всё та же плоть, мясистая и слабая.
– Ладно, хрен с тобой. Дело твоё, Семён. Не хочешь как хочешь, – его голос хрипел еле-еле, словно у раненого бойца, собиравшегося отдать концы. – Кисуля моя, давай уже, иди к папочке…
Аня сняла майку и встала на четвереньки: к Валере передом, ко мне всеми прелестями бабьего зада. Взяла в руку Валерин член и через плечо взглянула на меня. Это был взгляд, похожий на яблоко, лежащее под деревом в осеннем саду.
Тогда я всё понял. И мне не надо было долго думать, что мне со всем этим делать. Разделся, пристроился к Ане сзади и съел это яблоко, такое вот грязное и вялое, с подгнившим бочком. Но полное сладости внутри себя.
Делая это, я смотрел на календарь 2007 года со святой Матроной, которая изображается слепой. Я смотрел на неё, потому что не хотел видеть, как Аня сосёт мясистый и слабый член своего мужа, и мне очень помогала слепота святой Матроны. Никто ничего не видит – и хорошо.
Было бы ещё лучше, если бы Валера не постанывал так, как иная баба не стонет в период менструальных болей. Меня долго грызла навязчивая мыслишка взять и заткнуть его – желательно с помощью удара ноги. Сильно и больно. Но он заткнулся сам. Заговорил, едва ворочая языком:
– Вы похотливые свиньи… Хороший же вам праздничек устроил Валерий Олегыч… Да, Семён?.. Как тебе моя жена?.. Ничего?.. А, шлюшка ты моя?.. Глупая, продажная сучка… Нравится тебе?.. А ну-ка, иди сюда, дай гляну… что там сделал этот чужой мужик с моей кисулей…
Аня отстранилась от меня, повернулась ко мне передом, к Валере задом, перекинула через него одну ногу и села ему на лицо. Валера запыхтел, захлюпал – прямо как свинья, уткнувшаяся мордой в корыто.
– Вот она… моя кисуля… моя писюля… бедная моя… папочка не даст тебя в обиду…
«Папочка» в его руке окреп на какое-то мгновение и излился скудными, хилыми толчками спермы. Рука бессильно упала на пол.
– Хочешь минет? – чуть слышно спросила меня Аня.
– Да, – ответил я.
– Тогда иди ко мне.
Поднявшись, я так же, как и она, перешагнул одной ногой через Валеру. Запустил пальцы в её волосы на голове. Отдал себя её рту, её губам, её языку.
Когда приблизился конец, задал короткий вопрос, не терпевший промедления:
– В тебя?
– Нет. На него, – она кивком указала на мужа.
– Ты чего? Зачем это? – рассердился я, еле сдерживаясь.
– Давай. Он спит. Пожалуйста.
– Разве он спит?
– Да. Он храпит подо мной.
Мне было противно, но я сделал, как она просила, потому что чувствовал, что ей это – чёрт знает зачем – нужно. Я вылил всё на его оголившийся живот – густо и много, всего себя.
– Спасибо. Так ему и надо. Сволочь он. Я даже с удовольствием за это выпью. Выпьем?
Её лицо полыхало, точно огонь. Радость и ненависть, смешанные воедино. Адское пекло маленькой женской мести.
– Давай, – согласился я. – Злишься на него?
– Злюсь? Это мягкое слово, слишком мягкое. Мне хочется убить его, но я боюсь. Мне хочется убить себя, и я опять боюсь. Но я это всё равно когда-нибудь сделаю. Рассказать тебе?
– Расскажи.
Аня совершенно преобразилась. Так, будто та, немногословная и безотказная, девушка и эта, полыхающая огнём, яростной внутренней силой – два разных человека, две разные души, живущие в одном теле.
– Ты вот спрашивал его, что он делал в 1993 году… А знаешь, что я делала в 93-м? В 93-м я родилась.
– Да, странное совпадение.
– Тут много странных совпадений. Когда мне было десять, погиб мой папа. Он работал шахтёром. Вскоре к нам пришёл жить дядя Олег. Его звали Олег Валерьевич, представляешь? И он был такой же урод, как Валера. Я ненавидела его всей душой. Ненавидела мать за то, что она привела в наш дом это дерьмо. Я дала себе слово, что никогда, ни при каких жизненных обстоятельствах, даже самых тяжёлых, я не свяжу мою жизнь с таким гадким человеком. Но на деле вышло даже хуже, чем у матери.
Читать дальше