Сергей Смирнов: Без симптомов. Повести и рассказы

Доктор Ремезов долго всматривался в черты умершего, недоумевая, почему вдруг спокойно и ясно становится на душе… и, склонясь над больничной койкой, он невольно прошептал: «Господи, помилуй…»

Накануне молодые санитары, краснея и чертыхаясь от натуги, приподнимали этого огромного старика на постели, а он тем временем посмеивался:

- Что, воюете с дедом, солдатики? Здоров медведь нам попался?

- И не говори, дед, - отвечали санитары.

- Задал делов вам, солдатики?

- Да отслужили мы, дед, - невольно приноравливаясь к его лесному басу, хвастнул один из санитаров.

- Вон оно как! Тогда мы - ровня, ребятки, - балагурил старик, пыхтя от боли. - И я отслужил, однако.

- Да когда ж ты успел? - не унывали «солдатики», вытягивая с постели грязные клеенки.

- Так, считай в уме, еще гражданскую прихватил, однако.

- Ну!.. У красных или у белых?

- А поди упомни их всех в лицо-то. - Дед не то шутил хитро, не то говорил, как думал. - В лесу-то они вон все свои, добрые ребята… покуда не выпьют и драку не зачнут… Нам-то кого, окромя зверя, в лесу надо?

«Такие не болеют», - думал Ремезов, стоя в стороне.

Дед прожил жизнь таежным охотником, и не в лесу, а на пристани под вечер случилась с ним беда. Как случилась, не рассказывал, стыдясь своей оплошности, но только скатилось на него со штабеля несколько строевых лесин. Он сам выбрался из-под ошкуренных елей, сам дошел до дому, звать врача запретил наотрез, а велел гостившему внуку растопить баньку. После пара старику полегчало, однако ночью отнялись ноги. Тогда внук и побежал к геологам…

Дед не роптал и не молчал угрюмо, хотя огромным его рукам, положенным поверх одеяла и похожим на корни древнего дуба, уже не найти было достойного дела. Старик нравился Ремезову, и тогда же, накануне, он обомлел от внезапной мысли: «Уж если суждено деду умереть теперь, так лучше бы в мое дежурство». Отгоняя ее прочь, Ремезов вышел из палаты и невольно огляделся, словно кто-то мог эту мысль заметить со стороны. Вздохнув, он сунул руки в карманы халата, прошелся по рекреации и, как обычно, приостановился у крайнего окна. Закатное солнце освещало угол больничного двора: несколько серых валунов, покрытых лишайниками, и раздвинувшую валуны березу с коряжистым черно-белым стволом. Когда горы вдали были затянуты туманом или сумерками, этот угол напоминал Ремезову детство: такая же раздвоенная береза росла среди высоких валунов на позадках деревни. На березе висела толстая веревка. Держась за нее и раскачиваясь, можно было прыгать по высоким верхушкам валунов… И вдруг Ремезов понял, что всю жизнь ему не хватало наставника, а к этому лесному деду можно сейчас подойти и запросто спросить, как жить дальше, не боясь рассудительного книжного ответа. Но следом Ремезов понял также, что подойти к старику и спросить - не сможет…

По вот сегодня Ремезова попросили дежурить повторно… Сегодня и случилось… Он стоял над умершим, придерживая край простыни и оттягивая миг, когда примется потянуть белый покров вверх, к изголовью.

Ремезову казалось, что только теперь он может услышать ответ - и слышит его, но не слова, а иное, что вернее слов способно укрепить душу… В неподвижном лике старика открывалось начало какого-то нового бытия, необходимого природе. И стоявшему перед ним доктору Ремезову старик словно предрекал неизбежную и долгую, но радостную - среди простора под ясными небесами - дорогу.

- Прости меня, дед, - одними губами прошептал Ремезов.

До Ремезова донесся едва различимый близкий шорох, и он отвел глаза.

Он увидел медсестру, замершую в смятении на пороге палаты. Сделать еще один шаг она была не в силах.

- Он же умер! - встретив его взгляд, дрожащим голосом проговорила она.

Ремезов потянул простыню вверх, пока все тело с головой не покрылось белым.

- Да, Галочка… Ты права, - пробормотал Ремезов, не слыша себя и все вспоминая лик старика. - Что мы смогли?.. И в Москве вряд ли смогли бы…