Сергей Смирнов: Без симптомов. Повести и рассказы

Но за десять лет разлуки однофамилец изменился. 1:го лицо, теперь постаревшее, перетянулось резкими морщинами, стало скуластее, неправильнее, на нем проступило вдруг что-то провинциальное, деревенское, но эти новые черты придали директору какое-то особое обаяние и - главное - заставляли уважать уже с первого впечатления. А в Ремезове все, с кем он встречался за десять лет на Алтае, неизменно узнавали столичного человека и уважали как врача столичного, а своих жаловали по-другому… Странные превращения.

- Что у вас стряслось? - спросил Ремезов.

- Стряслось, это верно, - посерьезнев, кивнул директор. - Но мы-то с тобой живы, а это главное. Ты с дороги, может, часок поспишь? Мы тебе коттеджик отвели - там удобно, холодильник полон, плита… душ, бритва… в общем, все, как полагается.

- Я выспался в самолете, - ответил Ремезов.

Директор взглянул на него внимательно и, поверив, чему-то обрадовался.

- Добро. Давай тогда сразу приступим к делу… Впрочем, у меня сам все увидишь. Рассказывай, как живешь «у подножья Гималаев».

И Ремезов что-то рассказывал, с трепетом поднимаясь по ступеням проходной института, оглядываясь в холле, вдыхая, пробуя знакомый запах, прислушиваясь к знакомой лестнице…

Бетонные, выстланные розовым ракушечником пространства были безлюдны. На двери директорского кабинета висела стеклянная черная табличка с золотыми буквами:

РЕМЕЗОВ Игорь Козьмич

Прием по личным вопросам:

вторник 15.00-17.00

Эта табличка удивила Ремезова, хотя он давно знал, кем стал однофамилец, - и рассмешила, а потом и растревожила своей невозможностью при взгляде с расстояния в десять лет.

«Сегодня суббота, что ли?» - подумал Ремезов и вспомнил, как на первых курсах института однофамилец стыдился своего отчества… и не то, чтобы явно стыдился, а как-то невольно, незаметно для себя, хотел отодвинуться от него в сторонку… А потом, став членом комитета комсомола, уже подавал новому человеку руку, весело и вызывающе ударяя на отчество:

- Игорь Козьмич!

Директорский кабинет не утратил того старинного запаха полустершейся полировки на дубовой академической мебели. И этот запах был тем академическим духом неподвижности в пространстве и времени, повелевающим отбросить суетные мысли и приступить к размышлениям. Тот запах был самым дорогим воспоминанием Ремезова об эпохе, когда он благоговел перед наукой, когда входил в этот кабинет, как в чертоги небесные,- лицезреть апостола мысли, академика Стрелянова. Академик был эпической личностью ученых преданий: натуралист, «вейсманист-морганист», хлебнувший из котелка колымской воды, почетный член союзных, королевских и прочих…

Теперь за его столом сидел Игорь Козьмич и смотрелся вполне на месте. Иллюзия того, что он, доктор Ремезов с Алтая, вдруг сам оказался героем древнего предания и записан теперь в летописи, была полной.

- Вспоминаешь Стрелянова? - улыбнулся Игорь Козьмич, заметив, с каким чувством Ремезов смотрит па стол. - Веселый был дед… - Игорь Козьмич ласково погладил крышку стола. - Никогда не выброшу. Память… Тут менять предложили. А я им говорю: весь институт на свалку пойдет, а этот стол - в музей… Ну ладно. Соберись с духом.

Игорь Козьмич повернулся к сейфу и, отперев дверцу, достал бордовую папку:

- Читай. Только не кипятись сразу. Умом переваривай, умом.

Раскрыв папку и осознав, что перед его глазами «Решение Совета Министров РСФСР», Ремезов сразу потерялся и не смог читать текст вдумчиво, построчно вбирая в голову важный смысл. Ему казалось, что к таким высоким решениям он отроду лишен права иметь какое-либо отношение, «…в связи с аварией на филиале ИКЛОНа АН СССР… утечкой биологического материала и опасностью заражения… невыявленные формы… вследствие неустановленного уровня патогенности… здоровье населения… изолировать территорию, прилегающую к филиалу ИКЛОНа в радиусе пяти километров… провести незамедлительную эвакуацию жителей населенных пунктов, расположенных в пределах указанной» юны, а именно: Лемехово, Выстра, Торбеево…»

Смысл стал проникать в сознание с последних слов: Лемехово, Быстра…

«Лемехово!» И будто пол просел и начал проваливаться.

- Так ты что, наше Лемехово угробил?! - прошептал Ремезов.

Игорь Козьмич нахмурился, застыл на несколько мгновений, как изваяние. Он ожидал, что Ремезов начнет с приговора, но все же не сумел сохранить начальственную невозмутимость.

- Вот что, Виталий, - сказал он. - Для этого разговора я приглашу сюда не тебя, а прокурора… Вернее, он меня пригласит. Ты нужен как специалист, профессионал. Давай обсудим сначала дело, а то пока разведем философию, мать честная! - Он вдруг со злостью схватил папку и швырнул ее в сейф. - Хватит, нафилософствовались!