Вильхельм Эдельштайн - Кэти. Рассказы

– Ах! – паук пробежал по ее груди и скрылся, спустившись вниз по складкам нежно-розового платья Одноглазой. Та же наслаждалась костлявыми пальцами мужчины как никогда прежде, медленно имея себя ими так, как ей хотелось. Наконец, Кэти глубоко простонала и кончила, пачкая труп и свое платье. Довольная, она скатилась под ноги Мессира и заснула на ковре, подобно собаке.

Напевая песни, Кэти крутилась на кухне, приводя ее в порядок, так что ее бежевое платье развевалось, дополняемое старой шляпкой с сухими цветами, что Кэти привязала лентами к своему подбородку. Теперь ее жизнь была праздником. Прожив с трупом любимого около недели, Одноглазая выгнала из его волос и одежды насекомых, вычистила его специальной щеткой вместе с креслом. Танцуя по дому кругами, девушка бесконечно повторяла бессмысленные отрывочные фразы, смеясь, изредка хлопая себя ладонями и вскрикивая от избытка чувств. Каждый вечер она напивалась, раздобыв ключи от погреба и предавалась утехам со своим Мессиром, гладя и лаская себя его мертвыми руками, а после засыпала вместе с ним, боясь перенести тело в кровать, ведь оно запросто могло развалиться, вздумай она потревожить покой мужчины.

Лишь одно омрачало счастье Кэти. Чувство вины за то, что до сих пор она продолжает жить и наслаждаться жизнью. Одноглазая не могла отойти слишком далеко от дома, ей становилось все труднее ходить к реке за водою, потому что мертвое тело хозяина манило ее, о чем бы не думала Кэти, куда бы не стремилась и чем бы не занималась. Она даже и не думала о том, чтобы вернуться в город и заработать денег, а тем временем еда заканчивалась. Не было ни сухарей, ни сала, ни вина. Кэти съедала по горсти сушеного изюма в день, запивая водой. Она не чувствовала голода, ей просто было все тяжелее передвигаться и все туже можно было утянуть корсет. Через две недели ее светлые волосы начали выпадать, переливаясь на вытертом ковре. Когда ей удалось обхватить свое бедро пальцами двух сложенных вместе рук, Кэти поняла, что ей осталось недолго и сделала запасы воды, так как добывать ее становилось все труднее. По пути к реке она теряла сознание, лежа часами, а солнце жгло ее белую спину, прикрытую бежевым, розовым или голубым, по настроению, атласом. На теле девушки не осталось ни грамма мяса и жира, а кожа обвисла, подобно тающему свечному воску, поэтому ей казалось, что постоянно стоит плохая погода, а лето никак не наступает.

Разум мутился с каждым днем все сильнее. Кэти звала Смерть, а та отворачивалась, затыкая уши. Последние изюмины отправились в рот Кэти и были запиты последними же глотками вина. Обручальное кольцо соскользнуло с костлявого пальца Кэти и закатилось под кресло. Завизжав, Одноглазая кинулась искать его, а когда нашла, поняла, что уже не может подняться. Бессильно завыв, девушка поползла к Мессиру, чтобы умереть у его ног, придерживая кольцо, чтобы снова его не лишиться. Собрав последние силы, Кэти залезла на колени к мумии, едва не повалив ее на себя. Успокоившись на пыльном плече, Кэти закрыла глаза и улыбнулась.

Отправившись на охоту, Иоганн и его друг Петер заблудились в лесу. Пообедав убитой птицей, они вновь принялись искать нужное направление. Взобравшись на старую березу, Иоганн увидал вдалеке маленький дом и радостно сообщил об этом Петеру.

– Ну наконец-то нормально отдохнем! – радовались парни, припоминая множество веселых и забавных историй, которые непременно расскажут за ужином хозяевам дома, ведь те же обязательно сжалятся и пустят уставших ребят.

– Стучи громче! Света в окнах нет, никто не слышит! – Иоганн и Петер что было сил колотили в дверь, но тщетно.

– Ворота открыты. Пошли! – один увлек второго внутрь. Темно, хоть глаз выколи. Хата брошенная, ясен пень! – Петер толкнул дверь, и она отворилась со скрипом, приглашенная в темноту.

– Нечистое это место, – Иоганн встал, не желая проходить внутрь.

– Какая-никакая, а крыша! – Петер затолкал товарища внутрь. – Ищи свечи! Давай!

Ввалившись на кухню, парни пытались найти хоть что-то, что можно было зажечь, но тут увидели пустую спальню, освещаемую луной, побросали мешки, ружья, повалились на широкую постель и тут же заснули, слишком уж обоих утомило приключение.

Проснувшись поутру, Иоганн вышел в гостиную, зевая и потягиваясь. Занимался рассвет, и первые лучи солнца вырвали из темного угла что-то смутно знакомое. Возле камина стояло старое массивное кресло, но так, что юноша мог видеть только его спинку, с которой свешивалась розовая атласная ткань, показавшася Иоганну смутно знакомой.