Алёна Романова - Ассорти киноварного ветра. Два года выдыхая краски жизни

– Ах, ну да, из-за 8 Марта. Хорошо. Спасибо! До свидания!

И, сойдя с трех бетонных ступенек, едва ступив на землю, ко мне вдруг прикатилась фраза-интрига: «Елка не беременна, говорят – это временно!»

Ну и Елка, чего-то слишком липко привязалась ко мне; то беременна, то не беременна, только мне что с того?

Грусть, немного смешавшаяся с хрупкой надеждой, сопровождала меня на пути к дому. Как-то так до метро дошла, как-то так в метро вошла. Эмоциональный спектр не изобилил, но и не гнетил – срединное состояние, граничащее с неизвестностью и прикрытое утренней церковной дымкой из благодати. Меня даже как-то не сильно тронула изрядно выпившая женщина в метро с букетом замученных тюльпанов в руках; она облокотилась на плечо такого же изрядно выпившего френда и временами мотала головой, будто предзнаменовывая остановки. Ее глаза с поволокой шаткой усталости открывались вместе с дверью и закрывались также в такт.

Волна изумления откуда-то справа вдруг интуитивно позвала. Я повернула голову, взгляд упал вдаль, затем немного ближе, чуть выше уровня глаз – я улыбнулась, поняв почему она, волна, оттуда идет. Мой сосед справа, он с таким диким задором смотрел, куда-то ей, женщине с замученными тюльпанами, чуть повыше сапог. Я поддалась его стремительно выискивающему взгляду и он привел меня к беспардонно расширенным ногам с прилично задравшейся юбкой.

Ну и к чему такое 8 Марта – сразу мысль меня нашла – если женщины вот так теряют свое с утра выглаженное личико и мнут не в такт празднику наряд, вываливая (именно вываливая) для всех такое зрелище? А, впрочем, прочь консерватизм, может, и не зря наши скамейки по разные стороны. Пусть будет всё либерально, мне то что.

Перед выходом я еще раз глянула на своего экс-соседа справа, он всё высматривал, дорисовывая картину, не на всю (вот благо) открывшуюся его взору, и, склоняясь слегка в прогибе, как кошка, его тюльпаны, сжатые в могучие пальцы левой руки (предназначающиеся, безусловно, для жены) поглаживали колено нового соседа, поспешившего занять мое место.

Я тихонько улыбнулась и вышла.

Увидала автобус, заскочила и даже рискнула бесплатно прокатнуться; нашла в кармане заждавшийся талончик и – не закомпостировала. Вечер, пятница, восемьдесят седьмой – кому нужна бедная несчастная девушка в преддверии женского праздника. Неужели у какого-то контролера подымется рука штрафовать?! Хм, а мозг рулит даже в моменты отчаяния, смекнула я, и флэш-манок вдруг накатил эпизод совсем из давней жизни. Зима, украденный тьмой вечер с брезжущей луной, и отрешенный мой взгляд. Она подошла ко мне и попыталась что-то сказать. Но выражение моего лица с сыпучими солеными градинками ответило кричащей красноречивостью более, чем она, контролерша, могла себе предположить. Тогда я безмолвно глотала свою боль, а в горле застревало хорошо отточенное острие штыка, целившееся не в меня, но нечаянно вдруг попавшее мне туда. Я даже не вскрикнула – нельзя было тогда…

Двери выпустили, талончик отправился в привычный карман. Разрисованный яркими красками подъезд, по-привычному, впустил меня.

Вечер давно окутал спящую квартиру. Свет рассеял царящую дремоту. Не снимая своей красной блузки, я вошла в скайп. У меня была еще одна миссия на сегодняшний день. Одела наушники. На том конце отозвались, вскоре появилась и картинка. Моя двоюродная сестренка, которую я навестила совсем недавно (за несколько дней до начала революционного Майдана поехала к ней в Россию, не выдержав картинок-видений плачущей души, что никак не могла найти покоя после смерти отца и просто толкала-молила о поездке на его родину), предчувствуя, что вскоре может быть поздно (сенсорика меня не подвела – спасибо тебе, мое шестое чувство), поприветствовала, помахав рукой. А я явилась им (там была вся ее семья, они переживают за меня, когда же их трудолюбивая родственница обзаведется наконец работой) при всем параде. Энергично бросилась разъяснять нюансы проделанной работы, заверяя, что духа растеривать не собираюсь. Они советовали не унывать, а я попросила их не забыть помянуть моего папку. Валя обещала на следующий день нажарить пирожков и сходить в церковь.

Кажется, я, дочь, год назад потерявшая отца, выполнила свою миссию, главную на сегодня. Я взяла в руки стаканчик с принесенной из церкви кутьей. Пропитанное маком и фруктовым соком, священное сочиво ответило неимоверным вкусом, и я заволновалась, что, увлекшись, съем его всё – отставила в сторону, наушники поднесла к третьему (у меня в такой цифре циклится оно) виду чувства, дабы извлечь чопорные, искривленные бравотой ерши-отголоски.