Владимир Хотилов: Повесть палёных лет. Короткие повести

В короткие паузы между тишиной и руганью почему-то выскакивал на балкон и чуть ли не орал в телефон:

– Кто?!.. Куда?!.. Она моя женщина!.. Повторяю – она моя женщина!.. Объясните ей… объясните!

Этот многочасовой концерт так надоел Кузьминичне, что она собралась и отправилась в гости к младшей дочке, которая жила неподалёку.

Весь остаток воскресного дня она провела у неё и вернулась домой поздним вечером. А перед сном вышла на балкон, подышать воздухом, но задумавшись, вздрогнула от неожиданности, когда над ней раздался охрипшей мужской голос всё ещё не протрезвевшего соседа.

Он устало, но достаточно громко кому-то доказывал:

– Она моя женщина… Повторяю… Кто?!.. Куда?!.. Она моя женщина!.. Объясните… объясните ей – вы же родитель…

Но в тот вечер, услышав соседский голос, она быстренько убралась с балкона.

Когда во дворе, на скамеечке, не было знакомых тёток и старушек, Кузьминична любила сидеть у себя на балконе. Она наблюдала за дворовыми кошками, забегающими в поисках пропитания бродячими собаками, шумливыми поутру и обычно солидарными в эти похмельные часы местными алкашами. Но особенно она любила наблюдать за проходящими мимо людьми. Она внимательно смотрела на прохожих, что-то подмечая в их облике, походке, а иногда, чему-то удивляясь, покачивала с улыбкой головой.

«Какие все разные, – рассуждала Кузьминична, – и у каждого своя ведь, особая походка, как свой норов… А если присмотреться, то и характер человека по ней несложно понять… М-да!.. Глаза и походка много чего скажут, в чём сам человек никогда ни признается…»

Вообще-то, старуха выходила на балкон в последнее время с опаской и не потому, что боялась высоты или сомневалась в его прочности. Просто сосед сверху очень часто курил, сорил пеплом, швырялся окурками, подолгу болтал по телефону. Мог порою высморкаться прямо вниз или рыгнуть с балкона, когда его неожиданно стошнит после пьянки… И всё это сильно Кузьминичне не нравилось.

Недовольная Кузьминична, подметая балкон, куда теперь залетал соседский мусор, иногда приговаривала:

– Хорошо нужду хоть тут не справляет… Ни капли совести у засранца!

Когда-то она жаловалась мамаше соседа, потом стыдила его самого, но всё оказалось бестолку, поэтому Кузьминична выходила на балкон всё реже и с неохотой.

– Молодец, что ушла! – рассуждала вслух Кузьминична про жену соседа. – Так его упыря, душегуба проклятого!.. А чего с ним жить?! – она молодая, глядишь, свое счастье ещё найдёт.

Но спустя некоторое время жена соседа вернулась, и Кузьминична огорчилась этому малоприметному для многих жильцов их подъезда событию.

«Дурёха, ты, дурёха, – мысленно упрекала она соседку. – Неужто ослепла от этого хлыща и ничего не соображаешь?!.. Ах, девка, девка, век плакать тебе от него!»

Однако споры, ругань и топот наверху с возвращением жены соседа поутихли, а сам он снова где-то пристроился. Но Кузьминична не радовалась этим переменам, в которые уже не верила, и на лучшее не надеялась.

Она просто удовлетворилась относительной тишиной и покоем от нынешнего соседского проживания и перестала о них думать. Правда, когда на кухне до неё доносились голоса с верхнего этажа, Кузьминична вспоминала про своих соседей и по привычке иногда задумывалась: «Ведь не зря же люди говорят – два сапога пара… А, может, они такие?.. И не могут уже без друг дружки, а?.. Господь с ними – пускай живут, коли им так хочется, лишь бы не заливали и не топали надо мной!»

Но так продолжалась недолго. И хотя Кузьминичну никто ни заливал, но соседи снова начали шуметь, выясняя отношения между собой. Она же, памятуя о прошлом, на соседские дрязги внимания не обращала. Лишь однажды, после очередного громкого скандала, услышав женский плач, с тревогой подумала: «Видать, опять побил пастушку… Душегуб проклятый!»

И у Кузьминичны возникло желание при встрече с соседкой подсказать ей, чтоб она поскорей и навсегда рассталась с этим бессердечным иродом. Но встретиться с ней во дворе или ещё где-нибудь Кузьминичне не удавалось.

В подъезде поселились несколько новых жильцов, более молодых, чем его старожилы. Кузьминична толком их не знала, поскольку они сторонились других обитателей подъезда. Выходя из своих квартир, чаще старались прошмыгнуть незамеченными – такой была и соседка сверху.

Многие жильцы, кроме Кузьминичны, уже поменяли входные двери по нескольку раз. Только у неё оставалась простенькая и неброская дверь, установленная ещё сыном. И она, поднимаясь по лестницам на свой этаж, иногда удивлённо восклицала, замечая дорогие стальные двери: