Борис Михайлов - Конформист. Записки провинциального журналиста о времени, профессии и о себе

Несмотря на все вольности деревенской жизни, сказочное, по военным временам, питание, свободу, доброе отношение ко мне местных пацанов, и заботу Симы, я постоянно ощущал отсутствие мамы и родительской ласки. Особенно остро это чувство проступило с наступлением осени, первых холодов и дождливых дней. Сима любила меня как сына, баловала во всем, и все – таки не заменяла восьмилетнему мальчишке маму. К тому же, жизнь с ведром вместо унитаза, мытье из тазика вместо ванной с душем, начинали надоедать, желание вернуться к маме, в городскую квартиру, к жизни, к которой успел привыкнуть за семь лет, все больше занимало мои мысли. Раз – два в месяц я посылал маме открытки с коротким текстом, описывал свою жизнь, в семи строчках делая не меньше дюжины ошибок. Что вы хотите от ученика первого класса сельской школы! Мамин почерк я разбирал с трудом, она писала почти каллиграфически, а я хорошо понимал только печатные буквы. Мамины открытки мы читали всегда вместе с Симой. Переписывались почему-то на открытках, желто – серый прямоугольник жесткой бумаги с напечатанной маркой – колхозницей за 20 копеек, красного цвета. Почему писали на открытках, а не в конвертах, не задумывался. Позже догадался – облегчали работу цензоров. С начала войны вся корреспонденция прочитывалась военными цензорами, они вымарывали черными чернилами всё, что могло представить интерес нашим врагам. Письма с фронта приходили на тетрадных листках, сложенных треугольником, с печатью «проверено цензурой». Сима получала служебную почту с нарочным, приезжающим из Моздока на двуколке.

В начале октября, в очередном послании маме, я написал, «мама, забери меня домой, мне здесь очень плохо». Открытка эта сохранилась до сегодняшнего дня. В военное время, в 1944 году, взять билет на поезд и поехать куда-то не разрешалось. Необходимо было получить пропуск, который выдавали лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Болезнь, смерть близкого человека таким обстоятельством не считалась. Шла война, не время праздных путешествий. Мама занимала всего лишь должность инженера, руководителя проекта, но работала в очень солидной организации – Совнаркоме республики, (По – современному, в Совете министров Азербайджана) и пропуск на поездку в Моздок, забрать меня, получила. Даже из Баку, далеко находящемуся от линии фронта, поезда ходили не по стабильному расписанию, а составленному от суток до двух недель. Постоянно нарушаемому воинскими эшелонами, в сторону запада, отправляемыми в первую очередь. Как маму встретила Сима, не помню. Не помню и деталей отъезда. Вспоминаю только, что по пути в Баку, несколько дней мы с мамой жили в Пятигорске. Я был поражен горячей водой, бежавшей по бетонному желобу из нагорной части города. Мама сказала, в этой воде можно сварить яйца всмятку. Яйца были в дефиците, и проверить не представилось возможным. Остановились в каком-то казенном помещение, где одна комната была завалена репчатым луком, в другой стояли металлические бочки с подсолнечным маслом. С едой была напряженка, и, чтобы как-то утолить голод, мама несколько раз в день жарила лук на масле. Мне такая еда нравилась, и с тех пор на всю жизнь полюбил румяный, поджаренный на натуральном подсолнечном масле, лук. Еще в памяти осталось стояние на остановке в холодный осенний день в ожидании машины в Нальчике. Очевидно, поезд в Баку шел оттуда. Не спросил маму или тетку в свое время.

В вагон втиснулись с трудом. В нем не было и сантиметра свободной площади. На вторых и третьих – верхних багажных полках, лежали люди. Нижние полки сидя занимали по три – четыре человека, тесно прижавшись друг к другу. На полу и в проходах тоже сидели и лежали. В одном отсеке (теперь называют купе) люди потеснились, на одну лавку мама села четвертой, на другую посадили меня. Так и ехали около двух суток, одну ночь точно. Ночью одна из теток, занявшая вторую боковую полку, сжалилась надо мной и позвала лечь рядом на полке. Мама не сразу разрешила, опасаясь, что свалюсь с высоты.

В старых вагонах стоп – краны стояли тогда почти в каждом купе. И вот я, восьмилетний пацан, взбираясь на вторую полку, по незнанию ухватился за красный рычаг стоп-крана. Раздалось шипение, поезд начал тормозить и вскоре на несколько секунд остановился. С одной из полок подскочил мужик, схватил мою руку, прижал больно, и вместе с ней, вернул рычаг крана в исходное положение. Поезд стал набирать скорость. Моих детских силенок не хватило полностью повернуть кран и остановить поезд.