Борис Михайлов - Конформист. Записки провинциального журналиста о времени, профессии и о себе

Ругаю себя, что не расспросил тётю Симу при жизни, каким образом, в 1943 году, она оказалась, в Ставропольском крае под городом Моздок, директором опытного овощеводческого хозяйства. Название села – Хутор Русский Первый, я вспомнил в девяностые годы, в чеченскую войну. Вспомнил и Терско – Кумский оросительный канал, в котором купался с местными ребятишками летом 1944-го. По своей воли Сима оставила Баку, и поехала в места, разоренные войной, только – что освобожденные от оккупации, или, как позже сказали бы, – партия послала. Тогда был слишком мал, позже другие заботы и проблемы волновали. Об этих детских годах вспомнил, лишь когда решился написать для своих внуков воспоминания.

Из тех лет помню только, что в январе 1944-го, Сима вернулась в Баку, одна или с кем – то еще, – не помню. Приехала за деталями для двух тракторов, в её хозяйстве, и семенами. Перед отъездом убедила маму разрешить ей и меня забрать с собой. Объясняла, что облегчит жизнь оставшимся, им останется моя продовольственная карточка. В селе, почему-то названном хутором, есть начальная школа. И с третьей четверти пойду туда учиться. На свежем воздухе закалюсь, поправлюсь. С едой не будет проблем, она ведь директор большого овощеводческого хозяйства, которое правильнее бы назвать совхозом. Дом её, слегка разрушенный войной, полностью восстановлен, вокруг большой фруктовый сад. Уговорила, и мама, скрепя сердцем, впервые рассталась со мной на неопределенное время.

В январе 44-го не вся еще советская территория была освобождена от немецкой оккупации, но по всем признакам чувствовалось, Победа скоро. Как мы добирались, в памяти не сохранилось. Отчетливо помню лишь лежащую на земле, длинную, а когда-то высокую водонапорную башню на железнодорожной станции Моздок.

В школу я пришел в конце января. Среди учеников, в классе, было много переростков. Три года войны школа не работала. Меня встретили настороженно и с любопытством, – из города, мама самый главный человек в селе. Реально, главнее председателя сельсовета. Даже учителя не сразу разобрались, что Серафима Васильевна мне тётя.

От дома до школы было километра два, думаю. Первые дни меня подвозил на двухколесной пролетке Симин кучер, или она сама правила лошадью. Ни легковой, ни грузовой автомашины, в хозяйстве не имелось. Грузы перевозились лошадьми или быками. Недели через две Сима уже отправляла меня в школу одного пешком, по главной и единственной улице села. Когда наступила весна, поднялись травы и появились первые цветы, мне больше нравилось возвращаться из школы не по улице, через село, а полем, отдыхая, и, собирая цветы, выискивая в траве птичьи гнезда. В саду у нас тоже были гнезда. Птицы свили десятка два гнезд на деревьях, часто так низко, что можно было заглянуть в них без лестницы. Для меня, городского мальчишки, всё было в диковинку, я лазил к гнездам, считал, где сколько яичек отложено, позже вынимал подросших птенцов, играл с ними. После моего вторжения некоторые птички уже не возвращались к своим гнездам. Бросали насиженные яйца, только-что вылупившихся птенцов. Сима целыми днями пропадала на работе, и я практически был предоставлен сам себе, часто приходили пацаны – сверстники. Мы вместе разоряли птичьи гнезда. Кроме иволги. Эта желтая птица нравилась нам. Когда почти все гнезда в саду были разорены, нас, наконец, остановила соседка, днем случайно оказавшаяся во дворе, и пожаловалась Симе. Тетя Сима, которую я продолжал называть просто Симой, прочитала нам длинную нотацию, пригрозила, если узнает, что продолжаем разорять гнезда, выпорет офицерским ремнем. Весной у Симы появился хромой мужчина, интеллигентного вида, с тросточкой, и офицерский ремень. Я уже писал, Сима была любвеобильной женщиной, и за девять месяцев, что я жил с ней в селе, мужчин в доме перебывало не меньше трех – четырех. Оно и, понятно, в ту пору ей шел сорок первый год, пик женской сексуальности.

С приближением весны, работы на тётю Симу, навалилось на все двадцати четыре часа. Посевные заботы, высадка в грунт рассады овощей, ремонт и поиски запчастей для постоянно ломающихся обоих «фордзонов», а еще прибавилось весеннее обострение любовных страстей. На меня совсем не оставалось времени. Накормить, поинтересоваться, как дела в школе, если еще и удавалось, то помыть, искупать, используя ведра и тазики, руки не доходили по две недели.

Как-то отправила меня с соседкой тетей Таней в ее баню. Баня – одно название, небольшое деревянное строение с кирпичной печью и несколькими вертикально стоящими деревянными бочками – кадушками. Воду разогревали булыжниками, которые накаляли в печи, а затем, с помощью огромных щипцов и совка, бросали в кадушку. Раздавался взрыв, в воздух поднималось облако пара, какое-то время ничего не было видно.