Юлия Шадрина - Дневник тонкой натуры с широкой костью

Дорогой дневник, я в очередной раз задумалась, а есть ли у человека шанс выспаться, предварительно не умерев? Что-то не выходит никак. Ежеутреннее обещание лечь пораньше, в течение дня растворяется без остатка. Вовремя засыпает только совесть. Пока планшет из задремавших рук раза три на лицо не упадёт, никакого сна. Столько интересного, и ничего нельзя отложить на завтра.

Жаль, что хлопки оргтехники о лицо не обладают тонизирующим свойством и не рассасывают мешки под глазами, честно заслуженные недосыпом. Даже картофельные примочки от гуру народной косметологии не справляются. Остаётся ехать в Беларусь и падать лицом ниц в картофельное поле. Последняя надежда.

Раньше умела спать в самолёте, пока не увидела симпатичную, хрупкую девушку, которая, уснув с открытым ртом, всхрапывала так, что по фюзеляжу дрожь проходила. Черт его знает, может я также? Ну, его. Спички в глаза и развлекаемся, как можем.

«А вот Наполеон по пять часов в сутки спал и ничего» – говорит мне человек в носках разного цвета, зубной пастой на щеке и подушечными перьями в волосах. Конечно ничего. Ничего хорошего этот Наполеон от недостатка сна не видел. Может, спал бы больше, так и умер своей смертью в кругу семьи.

Однозначно, что-то с этим надо делать. Вот, сегодня вечером, совершенно точно лягу пораньше.

Дорогой дневник, давно хочу отметить, как же это хорошо, когда соседи люди культурные. Вот мне хорошо. Мои – истинный образец высокой культуры и нравственности. Мои оперу слушают. Правда, включаю ее им я, но они слушают же. Даже прекращают визжать и материться. Особенно почитают арию из «Блохи». Я так думаю. Потому что слышу, как они из квартиры выбегают, наверное, чтобы под моей дверью чистоту звука и волшебство голоса Шаляпина оценить. Дыбы не смущать я, конечно, не проверяю, но уверена, что дело именно в этом.

Безусловно, не всем Мусоргский по душе, есть и поклонники Пуччини. Эти, при первых же нотах, придвигают ближе к нашей общей стене стулья, кресла, а то и диваны, чтобы сполна насладиться чарующей мелодией «Богемы». Слышу, как они торопятся, ставлю на паузу, жду, пока рассядутся. Искусство не должно проходить мимо.

Вальсами стараюсь не злоупотреблять, не хочу вводить в искушение. Я же понимаю, ноги так и рвутся в пляс. А если народ к гопакам и чардашу привычен, зачем ему карты, то есть ноты путать? Хотя, нет-нет, да и сорвётся кто-нибудь под «Половецкие пляски» коленца выкидывать. Остаётся только аплодировать, для убедительности поварешкой по батарее.

А давеча, сударь за стенкой решил дырку аккурат в 8 утра просверлить. Пусть жалобой, что звуки эти неблаголепные сон мой некстати будоражат, он пренебрёг, вежливейшим способом указал, что негоже мне распорядок дня его контролировать. И хоть прав был, шельма, дырочек теперь не делает, потому, как на акустику они весьма дурственно влияют и мешают проникнуться всей глубиной «Травиаты», специально для него в следующие 8 утра поставленной. Очень хорошо, когда соседи культурные люди.

Дорогой дневник, даже не знаю, как объяснить. Что-то такое на меня накатило. Что-то неуместно оптимистичное и в один прекрасный день, когда лучи свежего солнца настойчиво пробивали себе дорогу среди сумрака, налившихся весной, кустов, я решила выйти из коммерческой тени и открыть ИП. Волнующимися ручонками теребя шапку, я переминались с ноги на ногу перед впечатляюще серьёзным налоговым инспектором:

– Вид деятельности?

– П-п-полиграфия

– Продажа или производство?

– И то и другое. И ещё дизайн, – пробубнила я, сгорая от стыда и отводя взгляд.

Инспектор вскинула голову и, прищурившись, осмотрела меня с пристрастием.

– Вы одна всем этим будете заниматься?

– Угу, – виновато кивнула я, чувствуя, как на плечи мне легла плюха инспекторского недоверия, изо всех налоговых сил давя неподъемной ношей.

– Хмм… Ещё что-то будете указывать?

Ощущая себя омерзительной молью, обманом затесавшуюся в коллекцию прекрасных махаонов, я уже расхотела все, ну, может, только забиться в песцовый воротник и там счастливо сдохнуть. Поэтому быстро замотала головой, отрицая вопрос, как кощунство, и для убедительности надела шапку. Внутри меня что-то дрожало, по-видимому, гражданская совесть. Но не от предвкушения, как должно было бы быть, а от животного, всепоглощающего ужаса. Желание схватить свои документы и выскочить опрометью вон, сгущалось, клубилось и почти толкало меня в спину по направлению выхода.