Елена Богатырёва: Фиса

Война с Вьетнамом коснулась не только Америки, но и нашей 145-й комнаты. К нам приходило видное вьетнамское начальство. Это были немолодые (по паспорту) люди в военизированной, как нам казалось, форме. Фиса смотрела на них сверху вниз, потому что по сравнению с ней они все были крошечные, и говорила только одну фразу каждый раз: «А нас больше!», предоставляя нам с Марго объяснять, что же эта фраза значит.

А потом у нас сломался будильник. И мы впали в сплошной летаргический сон. Однако ровно через неделю наши фамилии заняли ведущие места в рейтинге злостных прогульщиков, и нас пригласили в деканат. Вряд ли там догадывались, что мы живем в одной комнате или хотя бы знакомы. Сначала вызвали Фису. Она пошла и все обстоятельно рассказала. Как мы живем, сколько нас, как Ветка спит на полу, как сломался будильник, а тут еще военные силы Вьетнама каждый день угрожают. Ей вынесли выговор с предупреждением об отчислении. Потом пошла я. Начала рассказывать свою версию. Комиссия по отчислению сначала буквально прослезилась, а потом кто-то самый внимательный все-таки прервал меня: «Подождите, подождите! Мы же уже только что это слышали! Вы что, издеваетесь?»

Пришлось объяснять, что я вовсе не издеваюсь над ними, а живу с вышеупомянутой Фисой в одной комнате. Мне вынесли то же самое и пригласили Марго. Марго стояла прямо, невозмутимо и сначала выслушала все претензии в свой адрес. Когда же ей наконец дали слово, потребовав объяснить, на кой черт она поступила на факультет, вытеснив двадцать конкурентов, претендовавших на ее место, если не ходит теперь на лекции, Марго начала с главного: «Когда у нас сломался будильник…»

Комиссия взвыла. Ей этот будильник стоял уже поперек горла! Замдекана по воспитательной работе вскочил с места и закричал:

– Хватит издеваться! Мы про ваш будильник уже все знаем! Сколько вас еще?

– Одна осталась, – невозмутимо ответила Марго.

Замдекана выскочил из кабинета и закричал маленькой Ветке:

– Ага! Так это вы, стало быть, спите на полу!

Ветка открыла было рот, но толпившиеся у расписания студенты разразились таким хохотом, что из-за шума ей пришлось изъясняться жестами.

В результате всем нам вынесли строгий выговор с предупреждением об отчислении, а вот Ветке – просто строгач. Наверно потому, что ей и без того плохо было, ведь она на полу спала, пожалели. И еще нас предупредили – никаких международных скандалов! С вьетнамкой решить вопрос полюбовно в двадцать четыре часа.

После вынесения приговора мы сидели в коридоре на подоконнике и абсолютно ничего не могли придумать. Время, назначенное нам до выяснения международных отношений, неумолимо истекало. Оставалось ровно два часа. Вьетнамка ходила гордая из комнаты на кухню и посматривала на нас с видом победителя. Может быть, тогда мы и поняли, как нужны друг другу. Тогда и породнились. Сидели и представляли, как разъедемся опять по разным комнатам. Марго пребывала в полуобморочном состоянии, а Фиса, похоже, готовилась к физическому воздействию. Тогда маленькая Ветка встала и сказала:

– Ну что ж, давайте попробую я…

– Ах… – вздохнули мы втроем, махнув на нее рукой, мол, все уже перепробовали, и, сменив позу, снова застыли в ожидании.

А Ветка все-таки пошла. И тут же вернулась. Понятно – не захотела беседовать с ней вьетнамка после всего, что мы уже наговорили.

– Она согласилась переехать, – только и сказала Ветка.

Не помню, кто нашелся первым, потому что мы все лишились дара речи. Как?!

– Что ты ей сказала? – удивилась Фиса, которая удивлялась крайне редко.

– Я ей сказала: «Ань, не могла бы ты переехать, пожалуйста…»

– А она?

– Могла бы, говорит.

– Ах ты какая! – задохнулась Фиса.

– Она говорит, что никто из вас ее до сих пор переехать не попросил.

Мы хотели было ей возразить, но застыли с открытыми ртами. А ведь действительно! Вряд ли мы хоть раз в своих эмоциональных припадках закончили фразу, начинающуюся словами: «А не могла бы ты…»

Вьетнамка собирала вещи. Мы чинно прогуливались по коридору, не веря своему счастью, которое оказалось так возможно, к Ань заявилась стайка подружек, и они легко перенесли ее скарб в другую комнату. Дождавшись, пока дверь за ними плотно закроется, мы с визгом бросились домой. Дом! О, этот сладостный дом! Наконец-то. Вот так мы обрели и дом, и семью. Наш мир замкнулся.

И все-таки наш Учитель ничего не понимает. Наверно потому, что пытается представить себе нас этакими наивными девочками, которые мало что смыслят в жизни. Ничего подобного! Таких девочек полно на улице, я знаю. Но мы-то такими не были! То есть, может, и были, но только до того, как встретили друг друга. А когда мы все встретились и у нас появился свой дом, мы изменились и стали такими, какими иостаемся по сей день, какими и умрем когда-нибудь. Мы не были наивными. Мы как-то сразу все знали и о себе, и о своей судьбе, и о других.