Григорий Рутковский: Сон длиною в срок

Вопросы по своей емкости достойные докторских диссертаций, философских учений. Но поверьте мне, каждый человек, впервые попав в ситуацию, когда за тобой клацнул замок решетки или брони 8 8 Так называется дверь в камере. , мгновенно понимает, чего его лишили. И ему не надо читать докторские диссертации, быть самому академиком, быть ярым религиозным фанатиком или просто верующим человеком, для того чтобы мгновенно осознать, что такое свобода и чего его лишили. Для каждого это понимание и ощущение сугубо индивидуально, но оно настолько ярко, что остается с тобой навсегда.

Меня лишили свободы… и физическая свобода, в смысле способность передвигаться куда хочешь и когда хочешь, – это самое последнее, о чем я думал в этот момент. Самым драгоценным и поистине невосполнимым становится утрата возможности в любой момент быть рядом, разговаривать, видеть, обнимать бесценных твоему сердцу людей. Их как будто «на живую» вырезают из твоего сознания, души, сердца клацаньем закрывающейся за тобой двери. Никто не заботится в этот момент об обезболивании этой трепанации. Наоборот, осознавая прекрасно причиняемую тебе боль, сотрудники, в чью кровь уже въелась псинитизация как неотъемлемый элемент, как эндорфин, без которого нет кайфа, нет жизни, любым образом пытаются усилить болевой синдром, дергая за хорошо им известные ниточки человеческой души. Этакие садисты от системы, получающие удовольствие от причинения тебе душевных страданий. И чем больше ты им это показываешь, тем обильнее их слюноотделение. Чем больше сопротивляешься и огрызаешься, тем больше узнаешь о своей персоне нового в выражениях, которые даже нецензурными назвать нельзя. Единственно верное поведение в этот момент – это полное отрешение от происходящего, в свой собственный мир, в свою бесконечную Вселенную, в свою душу. Счастливы те, чей внутренний мир богат и разнообразен. Хотя в действительности душа каждого человека, являясь частичкой нашего Бога, Создателя, ничем не ограниченна. Надо только уметь ее раскрыть. Мы, будучи свободными, а правильнее сказать, находясь за пределами стен, в которых геометрически правильные фигуры в виде квадратов, прямоугольников, решеток являются основой, живем, не задумываясь о своей душе, не слыша ее вопли и стоны, отдавая пальму первенства разуму. Вспомните себя! «Слушай свой разум, а не сердце. Думай головой!» – это же девиз нашего существования. И только попав туда, в эти стены, мы вспоминаем о душе.

Отношение к человеку, попавшему в ИВС, СИЗО, лагерь, как к скотине проявляется буквально во всем, даже в названиях мест, где пытаются выжить люди, не превратившись в зверей, свиней или какую-нибудь живность: барак, отстойник, БУР, ЕПКТ, СУС, карцер, ШИЗО. Действительно, как скотобойня, а охраняют ее… погонщики псов.

Вот сюда меня и повел прекрасный капитан с очаровательным амбре вместо хотя бы запаха недорогой туалетной воды. Облапав мое еще не очень стройное тело, он произнес:

– Руки за спину, сумку взял. Ну что, олигарх, пошли в номера.

Признаюсь честно, пошли – это очень громко сказано. Мы сделали ровно четыре шага, после которых в мое сознание, засыпающее уже от усталости, врезались снова слова дежурного:

– Стоять, лицом к стене, сумку в угол.

Сухо щелкнул замок камерной двери, расстреляв последний кварк надежды на то, что это все-таки сон.

– Ну, че стоим, проходим! Располагайся, за тобой придут.

Все это было сказано с таким омерзительным удовольствием, какое, наверное, можно испытывать, когда ты тапком убиваешь жирного рыжего таракана, пытающегося скрыться с места преступления. На какой-то момент мне даже показалось, что от неконтролируемого экстаза у дежурного потекла слюна, сглотнув которую с не менее омерзительным причмокиванием он захлопнул за мной «бронь». Но ведь мы не тараканы, а вы не «тапок» правосудия, за время взмахов которого вы успеваете провести следствие, суд и привести приговор в исполнение. Хотя, наверное, количество сбежавших от «тапочного» правосудия тараканов примерно равно количеству оправдательных приговоров в нашей стране. Эх… Хорошо живем в стране советов.

Очаровательная комнатушка, два на два метра, без окон, без скамьи. Слава Богу, свет все-таки горел. В этот момент ноги сами согнулись от усталости и возможности присесть, пусть на заплеванный и грязный пол, но все же присесть, облокотившись спиной на холодную стену. Руки обняли подогнутые коленки, голова сама упала на них, и я погрузился, провалился в забытье, некое подобие сна.