Михаил Князев - Рукопись, найденная на чердаке. Рассказы. Ключ Тортилы

Антон обнаружил у себя некое свойство своей натуры, которое очень часто делало его отношения с женщинами довольно болезненными. Дело в том, что он не мог строить с ними близкие отношения «просто так», на легкой ни к чему не обязывающей безопасной основе. В тонком мире душевных отношений у него быстро отрастали и протягивались к близкой женщине очень чувствительные «нервные волокна». Они позволяли ему острее чувствовать радость общения с женщиной и со -чувствовать (в смысле «вместе чувствовать», или даже «чувствовать чувства другого») ей. Но они были очень чувствительны и к чужой боли, поэтому он почти физически не мог причинить малейшую боль близкой женщине, так как она тотчас же отзывалась усиленной болью в его собственной душе.

В его жизни попалась одна женщина, которая ловко использовала (хотя, может быть, и бессознательно) это свойство его натуры, чтобы крепко привязать его к себе. Она повела себя так, будто даже самое безобидное его движение вызывало у нее боль. Подергавшись немного, он затих, как бы спеленатый паутиной этих волокон – ему было действительно больно. Когда же он раскусил эту хитрость, было уже поздно. Он смог отсечь (что смог) большую часть из этих «нервных волокон», так что жизнь стала выносимой. Но дети, в которых он души не чаял, заменили те порванные связующие нити и продолжали скреплять его семью. Постепенно Антон устроил свою жизнь так, что она оставляла ему возможность для личной жизни – той, что для себя, для души, а не по обязанности.

Тонкостей ее семейных проблем Антон, конечно, не знал, но, когда они приблизились друг к другу, ему показалось, что ее положение было очень схожим с его собственным. Тем не менее она очень серьезно относилась к семье и всячески оберегала ее от возможных потрясений. И не только свою семью, но и его собственную, умело и деликатно пресекая все его, Антона, «гнусные поползновения».

Он подсмеивался над ней и не упускал случая спровоцировать ее на очередной отпор, отпуская шуточки по этому поводу. Она отвечала ему в тон, мол, вам столичным донжуанам только и надо, чтобы поразвлечься с беззащитными провинциальными дамочками – «поматросите и бросите». И они вместе смеялись…

Вот и в этом телефонном разговоре Антон нарочито печальным голосом пожаловался на свою несчастную судьбу, которая не позволила ему увидеть ее в этот раз.

– Твой самый верный поклонник притащился в кои-то веки черт-знает-откуда только для того, чтобы увидеть тебя, а ты, видишь ли, сбегаешь от него на юг! Это возмутительно!

– Ну, знаешь, мог бы заранее поинтересоваться и предупредить о своем приезде.

– Вот так всегда! Я же еще и виноват! Ну никакого сочувствия! – нарочно глубоко вздохнул он. После короткой паузы притворно серьезным тоном и одновременно с явной улыбкой в голосе: – Смилуйся, сударыня! До трех часов ночи много времени, можно было бы и увидеться. К тому же, ты знаешь, какое это опасное время? Спать ложиться нельзя – проспишь. А если ты меня пригласишь в гости – ручаюсь, я тебе уснуть не дам, и мы с пользой и удовольствием проведем время.

– Успокойся – не обломится! – тем же шутливым тоном ответила она и продолжила, уже смягчившись: – Мне, правда, очень жаль – я бы очень хотела тебя увидеть. Но ничего не выйдет – сейчас придет мама, будет до самого отъезда наставлять свою несмышленую дочь. В другой раз. Ладно? Не обижайся…

– Да брось ты – никаких проблем. Счастливо отдохнуть! Через год на том же месте, в тот же час.

…Он проснулся в четвертом часу ночи от вдруг образовавшегося ощущения пустоты внутри. Долго лежал в постели в темноте с открытыми глазами. Город снаружи тоже был каким-то покинутым и опустевшим…

Как-то мне в голову пришла странная мысль: наш литературный мейнстрим основан в большинстве своем на описании тех или иных происходящих событий… Стоп, стоп, стоп, а как же иначе? Именно происходящие события и составляют видимую сторону жизни, которая во всем многообразии своих проявлений (не только действия, но и мысли, чувства героев и т.п.) и является предметом литературы. (Да простят меня литературоведы за столь краткое определение предмета.) Это так, но я, собственно, предлагаю взглянуть чуть шире.

Попробую объяснить, что, собственно, имеется в виду. Тем более что я свою мысль еще не закончил. Обращаю ваше внимание на слово «происходящих» – именно в нем сосредоточено то, о чем я хочу сказать. Конечно, описываемые в том или ином литературном произведении события могут быть выдуманы, или происходили давным-давно в прошлом, или могут произойти в будущем, или могли бы произойти. Объединяет их то, что в контексте произведения они являются частью реальной жизни, реальной в том смысле, что они воплощаются в той действительности, которая присутствует в данном произведении (в некоторых литературных жанрах она может быть даже очень нереальной).