Сергей Данилов - Сезон нежных чувств

– Брысь отседова! – гаркнул паренёк так лихо, что Юрик вздрогнул.

Однако коты и не думали пугаться, тем более отступать и драпать, ничего подобного, они разом подскочили, выгнули тощие хребты, задрали хвосты, изготовившись к бою за селёдочную голову и хорошо обсосанный скелет. Паренёк отчего-то обрадовался, врезал себя по колену, будто собираясь тут же, на хлипкой площадке с прогибающимися половицами, пуститься плясать вприсядку.

– Смотри, какие кошары боевые у нас здесь! – восхитился он. – Аж вздыбились! Вот бы сейчас граблями их причесать! – И радостно засмеялся шутке.

Благополучно заскочив на второй этаж, они оказались в длинном, узком коридоре, плотно заставленном вещами, затем в комнате, где за большим столом гуляла компания, столь же многочисленная, как и их студенческая группа. Проигрыватель сладострастно выводил «Отель Калифорния». Сидевшие за столом молча наблюдали, как крепкоплечий битюг, в белой тенниске, со спутанной копной волос на голове, держал пустую, уже перевернутую бутылку над рюмкой, цедя из неё последние капли водки.

– Двадцать одна… двадцать две…

– Нет, сорока не будет…

– Будет, – уверенно произнес битюг и, поднатужившись, ещё сильнее сжал бутылку лапой, так что горы мускулов задвигались на спине под тенниской.

– Я тут жильца надыбал, – сказал шедший впереди Юрика паренек, однако никто не обратил на его слова ни малейшего внимания. Только битюг, махнув чёлкой и тоже не отрывая взгляда от горлышка, недовольно спросил:

– Какого, к черту, живца опять?

– За тридцать пять рублей сдадим крайнюю коптёрку.

В один момент комната расцвела множеством улыбок, все воззрили на Бармина, как на грядущего спасителя человечества, с радостно-недоверчивым выражением: неужели долгожданный мессия снизошел-таки на землю?

– Ну так веди его скорее, показывай жилплощадь, за чем дело стало?

– Пошли посмотрим, – сказал парень Бармину. – Ты из каких будешь?

– Студент, в университете учусь.

– А…

Они снова углубились в какие-то печные закоулки, по узкому коридорчику протиснулись в комнату с одним приоткрытым оконцем, выходящим на улицу, по которой он только что шёл в совершенно безнадёжном состоянии. Теперь робкая надежда теплилась в груди. С удивлением Юрик осознал, что находится сейчас внутри того самого прелестного балкончика, которым восхищался, задрав голову, проходя по тротуару, и который снизу рисуют дети. Несомненно, тот самый, только изнутри. Следом за ними в комнату просунулись с радостным видом, подмигивая и икая, сразу две любопытствующие пьяные физиономии:

– Ну как, нравится? Задаток вперед – десять рублей.

– Пятнадцать.

– Да, пятнадцать рубчиков с тебя причитается, земеля.

Кроме одной койки, старого комода и двух разломанных стульев, на которых свалена валом, как на базаре, самая разнообразная одежда, от почти не ношенных плащей до красивых блестящих мехом женских шуб, никакой другой мебели не было. Груда вещей, в том числе шапочек и сумочек, возлежала на кровати, застеленной лоскутным засаленным одеялом. Юрик понял, что попал совсем уж не туда, и сдал взад пятки.

– Э, да нет, тут стола для занятий нет. И не войдет он здесь, а мне заниматься надо.

– Заниматься будешь там, – махнул рукой парень в неопределенном направлении, – там у нас стол. Ты деньги гони, стол не заржавеет.

– И тридцать пять рублей для меня слишком дорого. Откуда у студента такие деньги, если я на стипендию живу?

– Ладно, давай сюда хоть тридцать, черт с тобой, нищета казанская.

– Согласен? – спросил появившийся в комнате главный битюг с пустой водочной бутылкой. – Тогда деньги гони и перетаскивайся хоть сегодня. Жить будешь, как у Христа за пазухой. Деньги есть?

Последний вопрос звучал примерно в той же тональности, что и в подростковые времена у школьных ворот, где шпана снимала дань со своих товарищей по пионерской организации. После ответа: «Нет», следовало предложение: «А ну, попрыгай!» И тех, у кого действительно не брякали в карманах монетки, выданные родителями на школьный обед, били тут же, сразу, что называется, не отходя от кассы.

Битюг с двумя подручными уже, не шибко церемонясь, надвигался от двери. Первоначальный паренек в белой нейлоновой рубашке стоял рядом – страховал.

«А ну, попрыгай, попрыгай, попрыгай… Вот влетел, так влетел!» – пронеслась в голове Юрика спасительная мысль, и он с места, без разбега, сгруппировавшись нужным образом, как учили на уроках физкультуры, лихо прыгнул на подоконник, опершись одной правой рукой и разогнув строго прямо вперед ноги, оттолкнувшись от подоконника, горизонтальным солдатиком вылетел в раскрытое узкое оконце сообразительной птичкой, нашедшей дверцу в клетке.