Виктор Ефремов: Бескрылый воробей

На прощание он вручил мне маленький, но от того не менее важный для меня, подарок – книгу, с пожелтевшей обложки которой молодой Сэлинджер до сих пор смотрит на меня выцветшими глазами.

Для неё я выделил отдельный карман сумки, идеально подходивший под её размеры: не стирающий концы и без того потрёпанной книжонки, но и не позволявший ей пребывать в свободном плавании.

Укомплектовав сумку, я заметил, что она едва заполнена наполовину. Что ж, хватит места для сувениров. Оглядывая последний раз свою комнату и в последний раз заправляя свою постель, я не чувствовал ни грусти, ни радости, не ловил себя на чувстве ностальгии или страхе перед неизвестным будущем. Я лишь в отчаянии понимал, что у меня всегда была крыша над головой, всю жизнь был дом, но никогда не было друга, которого я мог бы пригласить в его стены. Я любил это место равносильно тому, насколько ненавидел.

Стараясь не разбудить спящую сестрёнку, я аккуратно приоткрыл дверь в её комнату и осторожно поправил лоскутное хлопковое одеяло. Оставил матушке малую часть своих малых сбережений и записку с клятвенным обещанием помогать всем, чем смогу, из кожи вон лезть, но обеспечивать их, пусть даже находясь за много километров отсюда.

Не знаю, правильно ли я поступил, быть может, я просто трус. Но это место нагнетало неумолимую тоску и свело бы меня в могилу быстрее пули любого калибра.

Заварив кофе в свою любимую бирюзовую керамическую кружку с надломанным краем и с годами пожелтевшей эмалью, я искал ответ на внезапно возникший вопрос. Размешивая напиток цвета гудрона с лёгкой восковой пеной, я решал, куда направиться.

Получасовое раздумье привело лишь к тому, что мой зерновой напиток окончательно остыл. Было решено идти на юг, в сторону железной дороги, бережно уложенной арестантами-работягами ещё во времена Сталинских репрессий. А почему бы и нет, по пути размещалась отличная забегаловка, будет, чем забить желудок перед дальней поездкой.

На часах ровно шесть утра. Воздух уже успел прогреться, но всё ещё таил в себе остаток утренней свежести, не успевшей до конца иссохнуть под гнётом июльской жары. Пробудившаяся мошкара во всю силу атаковала выгоревшую кожу, впиваясь в каждый неприкрытый сантиметр тела. Рой комаров преследовал с самого дома, обходя с тыла, по одиночке выпуская на разведку пищащих диверсантов. Огромный паут напару с жирной озверевшей от голода мухой, не соблюдая субординации, поочерёдно бомбардировали неприкрытый лоб, не подпуская к линии фронта шмеля, своим неутихающим параноидальным жужжанием стирающего в порошок остатки некогда крепких нервов.

Идти рядом с прудом в это время оказалось идеей наиглупейшей, суициду подобной. Я ковылял около получаса, чертыхаясь на каждом шагу и размахивая искусанными руками, пока лекала берегов местного водоёма не остались далеко позади меня, за изгибами холмов, плавно переходящих в сосновый лес. Пройдя удвоенный курс иглоукалывания и досыта накормив местную крылатую фауну в его чащах, я всё же вышел к бесконечно вытянутой степи, поперёк исполосованной гладкими швами железнодорожных путей и линий электропередач, простирающихся в тридцати километрах отсюда.

Впервые я был так рад добрым тридцати градусам по старику Цельсию. Вскарабкавшись к зениту, солнце нещадно жгло любую крылатую тварь, пытавшуюся осадить моё измождённое тело. Разогнавшийся на склонах ветер проходил сквозь меня на бешеной скорости, срывая с погоды маску зноя и духоты. Редкие перистые облака небезуспешно ограждали мою сетчатку от ударов ослепляющих солнечных лучей.

Оставив позади около двадцати километров разношёрстной местности, я решил ненадолго разбить лагерь, перекусить и поднабраться сил к оставшимся километрам пути.

Плюсы: мне хватило ума захватить с собой немного еды, способной выдержать хотя бы пару часов на такой жаре, и набрать сухостоя в оставшемся позади лесу.

Минусы: оного не хватило, чтобы взять спички.

Пришлось ограничиться бутылкой тёплой воды и какими-то дрянными сухарями, усыпанными мелкой дробью мутной фабричной соли и тушками приунывших от бесконечной скорби по былым прохладным временам муравьёв. Ломтики сырой, относительно свежей ветчины пришлось есть напару с риском подхватить кишечную палочку, а листьям старого, но добротного «Эрл Грея» так и не довелось покинуть оковы душной сумки.

Утолив чувства голода и жажды, я прилёг на утоптанную траву, разделив ложе с десятками грызунов и пресмыкающихся разного калибра. Полуторачасовой сон привёл в тонус уставшее тело, а прикрытую старой бейсболкой голову наградил конфетти из миллиона психоделических образов и историй, компактно уместившихся в черепной коробке.