Княженика Волокитина - Глаза цвета твоих. Сборник миниатюр

Через зеркальный космос я выбрасываю вперед руку и касаюсь лица Бога.

У Бога – золотые скулы, гладкие словно опалы. Бог разрезает чужие сны красками тропических ветров.

Глаза его искрятся льдами Арктики, чистые, прохладные. Бог живет в черничных пещерах, гладит по открытым макушкам недвижных Самадхи, вдыхая капли жизни в их ржавеющие суставы.

Каждое слово Бога множится игривыми солнечными зайчиками, тугими песчинками на берегах вечных океанов.

В начале было слово…

Меня спрашивали о том, кто его сказал. И что это было за слово. А я молчала, размышляла – кто же услышал его. Существует ли звук, который никто не слышит?

Бог на золотых пуантах медленно движется в полной тишине по мрамору времен. Не слыша молитв, не слыша музыки людей.

Аскеза тишины приближает к согласию времени и неба.

Есть ли уши у Бога?

Подарки – каждый миг.

Я двигаюсь вязко, словно в сгущенном молоке – и так же сладко. Как же прекрасна жизнь, Господи – снопы жарких искр в камине, отражение поцелуев в зеркальном потолке, погружение души в другую душу…

Мое пространство – связующее звено между мной и целой Вселенной, между огненными сферами звезд и случайных миров.

Мир каждый день меняет свою форму – только для меня.

Я сама выбираю свое сумасшествие – пусть говорят, что глупа, инфантильна, незрела! Зато в моем холодильнике – ледяные бури и изумрудные спирали сталактитов, я танцую ночами в вихре собственных кудрей, и по утрам меня всегда ждет завтрак, ломтик солнца на моей утренней тарелке…

Я никогда не бьюсь в истериках в метро, не бью посуду, не ломаю того, чего я не создавала. Мои ветряные зефирные мельницы медленно переворачивают патоку своими огромными лопастями. Всё то, что в других нелепо и тривиально – во мне расцветает, подсвеченное моей жаждой жизни.

Каждый миг – творение.

Я – творец.

Сладка моя эйфория, горячо бьется моя густая кровь.

Авто цвета «мокрый асфальт», я смеюсь – это цвет твоих глаз, а по щекам бьет ветер-нахал. Эй, ветер, разве твоя матушка не учила тебя, что бить девушек нехорошо?

Твои резко очерченные губы дрогнут в улыбке – ты никогда не видел меня такой беззаботной, такой юной…

Прочь футляры, сегодня я – не дива, не полубезумная избалованная мужчинами поэтесса!

Мое женское, неотъемлемое право – быть глупышкой, петь громко, смеяться безрассудно.

И само небо молчит, скалится улыбкой сквозь тягучие облака, и тривиальность ситуации усыпляет твою бдительность.

Ты побаивался меня, словно годовалого питбуля, ребёнка в сущности, но опасного ребёнка – не тронь, не дразни. Укусит.

И желание твое усиливал этот страх. Сегодня ты невыносимо самодоволен.

Я стала для тебя проще, изведаннее, доступнее. И поэтому на самом пике твоего смеха я повернусь к тебе и тихо скажу: «Развернись, пожалуйста – и домой».

Время – это одеяло для души.

Укрывает, греет.

Слишком плотным одеялом можно придушить.

Жизнь – на вдохе, а ты делаешь лишь выдох, ибо невозможно кричать на вдохе.

В этот миг ты теряешь все свои роли, ты вновь – младенец, криком молящий о самом необходимом.

Время – это песок. Если вдохнуть его, он забьет твои легкие, и внутри тебя будет миниатюрная песчаная буря.

Смертоносная.

Жюль Верн писал, что самая мучительная смерть – смерть от удушья.

И мне страшно плакать, страшно выдыхать, когда следующий вдох недоступен.

Абонент недоступен.

Сизый. Конечно, сизый.

Цвет сигаретного дыма, цвет влажной пустыни ранним утром.

Пусть о любви мечтают проклятые – а ты умница, ты знаешь, что ждать дольше пятнадцати минут леди себе не позволит.

Ты весь день не выпускаешь телефон из рук, сегодня никому не нужен повод, чтобы набрать чужой номер – но именно в этот момент в тебе вдруг включается принцесса Диана, которая нежным голосом с хорошо прослеживаемым оксфордским акцентом напоминает тебе, что первой звонить мужчине нехорошо.

Ваше свидание ничего для него не значит, шепчет Диана. Тот, кто хочет – тот приходит.

Приходит первым, сидя за пустым столиком, нервничая и нервируя официанта бесконечными просьбами. Издерганному человеку всегда или слишком жарко, или слишком безводно.