Ольга Виноградова - Жизнь как полная луна. Маленькие истории о современном Китае

– А что это значит, чёрт возьми? – подпрыгивает Вероник и начинает как-то странно поводить носом. – Это ничего не значит, потому что… – Наоборот, черти-дьяволы, – ревёт Вероник, – совсем наоборот! Он должен был это сделать, он… – Я уже стала ждать довольно грубого слова, означающего… но Вероник стала кашлять, а за ней и я. По салону расстилался черный дым. Водитель остановил автобус, но, постояв несколько минут, пустил его снова. Мы задыхались. Китайцы, прикрыв рты и носы кто маской, кто платком, оставались на местах.

И вот мы с Вероник выпрыгиваем, а задымленный автобус едет себе дальше. – У меня есть близкий человек, – говорит Вероник, – есть мужчина. Но он занимает очень высокое положение. You know… Он ( президент , – думаю я) …учёный. И у него каждый день приемы где-то на высшем уровне. В разных странах. Он то в Мексике, то в Италии, то в Тунисе, то в Эмиратах. Его очень трудно увидеть. (Ещё бы, думаю я). К тому же он не особенно молодой. Но у нас прекрасные отношения, очень крепкие. Просто, когда человек настолько серьезно работает, ему очень трудно вырвать время, чтобы повидаться.

– You know, – Вероник останавливается, поднимает свои подведенные жирным черным карандашом глаза и романтически смотрит на небо… – я очень люблю секс. И совсем необязательно, чтобы при этом было что-нибудь ещё, понимаешь? – Да, – говорю я, – понимаю. М-м… То есть, не понимаю, нет.

– …Да просто взяла бы и поцеловала его… куда-нибудь в лицо… Такой момент! Будь я на её месте… – И Вероник возмущенно глядит на мир сквозь меня, и смеркается, и улица бесконечна, и я не знаю, здесь ли ещё Вероник, и была ли она, и была ли эта вечеринка или я только пойду на неё – вчера, – или была на ней – завтра… И это, в сущности, не важно, наш шарик так мал, наши близкие так далеки, наши далекие исчезают в разных измерениях… А я все иду, иду на эту самую дурацкую, на эту эпическую вечеринку в Ханчжоу…

… – Тим, где газета? – вопрошаю я Тима, вернувшегося из магазина с пивом и шоколадом.

Я пытаюсь протереть окно и балконную дверь у них в гостиной. Как известно, лучше всего это делать газетой. А она кончается. Имеет право русская женщина на свои привычки?!

– Net gazeta! – кричит Тим. Он уже в спортивных трусах и прячется от моего гнева в ванной. Недавно он обрил себя сам машинкой и теперь похож на тифозного больного.

– Как нет? Как же я покажу вам светлое будущее? Без газеты?

– Ja n’e ponimaju.

– Всё ты понимаешь!

– Представляешь, – шепчет, пробегая, Роман, он даже поменял постельное белье – постелил новое, самое лучшее…

– Скажи ему, что он далеко заходит в своих ожиданиях от нашей party. Хотя кровать для одного, конечно, великовата. – Последнее замечание кроме горстки скепсиса и щепотки флирта ещё содержит бочку черной зависти: в своей холодной, как древнерусский ад, экспертской квартирке я уже третий месяц сплю на узенькой жесткой койке.

Роман, прикрыв глаза и прядая челкой, как конь, поёт «Have you, have you ever seen thе rain…»… Я, истратив последний клочок газеты, успокаиваюсь, наливаю себе пива и иду сажать за крыши домов солнце. Бутылки толпой теснятся на столе. Одиноко скучает небольшая кастрюлька с борщом – нам предстоит типичная гусарская вечеринка…

А кто-то из гостей уже стучится в дверь…

– Пуэрто-Рико – очень-очень плохое место, Olga.

Все англоговорящие друзья называют меня так. Мне отвратительно это «о, лга!». Надо хотя бы Джимми научить произносить мягкое «л».

– Вот ты видела когда-нибудь человека с пятью красными слезами на щеке? Их наносят вот тут, под глазом, цепочкой. Ну, или с тремя, например, черными. Чёрная означает, что твоего брата или близкого друга убили при тебе. Пять – это количество, это понятно. А красные – это скольких ты сам… того…

– Джимми! Какой ужас. Пуэрто-Рико жуткая страна.

– Зачем ты так говоришь? Почему ты такая прямолинейная?

– Но ты же сам только что сказал, что это очень плохое место.

– Да, я говорил. Но оно не только плохое.

– А какое?

– Оно моё любимое. Там мой дом.

– Джимми! Ну, конечно!

Наш Тим, американец, видя Джимми, вспоминает свое детство в Колорадо. Акцент Джимми – акцент пуэрториканцев и мексиканцев – ассоциируется у него с чем-то неблагополучным и опасным.

…Мы собираемся выйти в городок, но все никак, нас захлестывают разговоры… – Пошли же! – Джимми подгоняет меня, подталкивает, похлопывает по пятой точке. И мы… застреваем снова. Но через некоторое время все-таки несемся на мопеде в центр, к каналу. Паркуемся и пробираемся узенькой старой набережной между лавчонками и рекой. Вдвоем разойтись нельзя. Потемневшие плиты под ногами качаются.