Эмилио Нейра - Беговые лошади. Сказки Cерафина. Сказка 4

Beirut

Нет. Я бы ее узнала.

KapralKlein

Хорошо, что будем делать?

Beirut

Ничего не будем делать. Грузим дальше. Я думаю, ее нет в лагере. Я думаю, ей давно, лучше чем нам.

KapralKlein:

Чего?

Beirut:

– ) Я думаю, что мы ищем покойника..

KapralKlein:

Исключено.

Beirut:

Как скажешь. Завтра может все проясниться.

Kapral Klein:

Я бы хотел пройтись по твоему резюме. Есть вопросы.

Beirut

Сейчас? Хорошо.

Kapral Klein:

Ты была в выездной экспедиции Института на Порции, правильно?

Beirut:

Ну да.

Kapral Klein:

Скажи, а твоя научная группа как называлась? По внутренней терминологии Института

Beirut:

Это закрытая информация.

Kapral Klein:

Мой допуск устроит?

Beirut:

Ладно…«Берег-4». По количеству участников.

Kapral Klein:

Четверо? Не пять? Ясно. До связи.

«РУМА» опять вкрадчиво зазвенела разноцветными хрусталиками. Заполняя очередной ряд, я опять вспомнила стадион, туман грязного пара и сотни тусклых взглядов.

«Буйвол» аккуратно шел по конусу.

«Пятак» – это наша площадка подскока. Термин заимствован у вертолетников, это то место с какого они начинают чего-то там боевым образом маневрировать. Наш «пятак» – это пятнадцать квадратных километров в пустыне, в секторе Западный Эмбер, оборудованный для переброса техники и солдат. Раньше он принадлежал 9 Горнорудной компании, потом его захватила 13-я, та самая, что начала войну, потом отбила Директория, и стала использовать как склады и военный аэродром. Пару лет назад тут клубились такие бои, что до сих пор пыль висит в верхних слоях местной атмосферы, едва пропуская солнечный свет. Поэтому здесь довольно холодно, мрачно, но уже давно спокойно.

На широкой стене склада со времен боев осталась размашистая надпись:

«78 огнебат – сосите, черти!». Какой-то солдатик в упоении очередной победы разрисовал стену, сам исчез неведомо где и когда, а надпись осталась гореть в прохладном воздухе Эмбера.

Мы выгружаем на своей площадке доставленных комбатантов, и за ними приходит огромный автобус. Автобус составлен из трех вагонов, которые соеденены резиновой такой гармонью. Почему- то он такой огромный, будто возил жирафов и старый, будто возил их давным – давно. Когда он приближается к нашей площадке, кажется, будто кто – то наверху за веревку тащит гигантский протез ноги. Это выглядит очень скорбно под прозрачно – серым ледяным небом. Мы прозвали его «Малярийный с Юга» – или проще «Малярийный», «Малярия». Пепси обзывает его уважительно «Альберт Холл».

Колонна привезенных нами пленных двигается к остановке – самой настоящей автобусной остановке с козырьком, которая чудом сохранилась вместе с куском широкой асфальтовой дороги. Там их уже принимает водитель по нашему списку, и везет неведомо куда. Шучу, конечно, везет он их на отправку по домам, к лифту «ПРИНЦ ФИЛИПП». Там, наверху за слоем облаков бункеруется «Штефан Прайд», вот туда- то и грузят всех пленных.

Никарагуа после разгрузки показал мне на штабель плоских ящиков с военной маркировкой.

– Они их не убрали, Дорка.

– Вижу, – сказала я скозь зубы.

– Вот суки.

Штабель совсем недалеко, рядом с ним вагончик, турель с поникшим пулеметиком, и два «волонтера», играющих в нарды. Этот штабель портит мне все настроение уже какой день.

«Волонтеры» спокойно дождались нашей бункеровки, проводили взглядом Малярийного С Юга и не спеша пошли к аппарели, загребая ботинками тяжелую цементную пыль.

Я не обращала на них внимания, молча следила как Пепси выводит джип из «Буйвола». Пора было ехать в общагу, отсыпаться и отстирываться.

Они остановились, и не вынимая рук из отвисших карманов, смотрели тусклым взглядом, как я выманиваю облезлый радиатор на аппарель.

– Я вот чего не пойму, – вяло сказал один.– Чего вы, люди-чудаки, с собой тачку возите. Оставляли бы здесь.

– Я один раз оставлял, – отозвался Хоккеист с крыла.– Так вы ее на зимнее хранение сразу перевели. Сам ты чудак, кстати…

– Это как – на зимнее хранение?

– Вода слита, аккумуляторы сняты, – пояснил Хоккеист. Не доверяю я вам, ребятки, ну вас на хер…