Александр Образцов - 365 рассказов на 2007 год

Стервозникова удалилась вместе со своим столом на расстояние в полкилометра, стала такой маленькой, что её склонённая голова была не больше спичечной головки.

– «Она потянулась к нему…» – миллионы раз было. Штамп, – долетали до Воробкова слова. – «Лицо девочки, похожее на лукавое яблочко…» Ха-ха-ха! ещё Иван Алексеевич говорил… «Вода, пронизанная серебристыми пузырьками…» «Колесо наехало…» «Грудь…» «Ну…» «Творенье…»

«Зачем я написал так много? – с тоской думал Воробков. – Зачем?»

Стервозникова раздвоилась, затем начала расплываться. Расплывшись, Марья Ивановна вдруг вынырнула совсем рядом. Воробков отчётливо видел её шевелящиеся губы с мелкими крошками помады, пористый нос и никелированные очки…

Он быстро задушил её телефонным шнуром, взял рукопись, осторожно прикрыл дверь и ушёл. Его до сих пор не нашли. И слава Богу. Может быть, он их всех передушит.

Председатель губернской коллегии ВЧК Алексей Думбадзе, 23 лет, с узким, худым лицом, в длинной шинели и в фуражке полувоенного образца – под Дзержинского, у которого он работал в Москве, знал о своей популярности в этом городе. И нельзя сказать, чтобы она ему льстила. Прошли те времена, когда он испытывал упоение при виде испуганных взглядов, задёрнутых занавесок, когда люди подразделялись на тех, кто уличён и кто ещё не уличён, когда он подозревал даже квартирную хозяйку и прятал под подушку наган.

Жить стало легче и сложнее. Легче потому, что люди стали понятнее. Он научился с двух-трёх слов, по взгляду определять человека. Были и другие признаки: руки, походка, манеры, но к ним он теперь относился осторожнее. Жить стало легче и потому, что он сбросил ежеминутное ожидание опасности, от которого на допросах впадал в истерику, от которого не мог избавиться и во сне. Сейчас он знал, что это был страх. Не бдительность, как ему казалось раньше, а просто страх, мерзкий, липкий – пули в затылок, бомбы под ноги. Люди стали понятней, и страх исчез.

Стало жить сложнее не только потому, что он теперь отвечал за порядок в городе и губернии. У него появилась личная жизнь. Раньше вся его жизнь проходила на службе, он не мог думать ни о чём ином. Теперь он с удивлением и тревогой понял, что очень многие живут не революцией, не классовой борьбой, а просто – живут, как будто ничего не произошло, и это казалось ему сейчас самым главным. Это его угнетало, потому что он привык делить людей на «наших» и «не наших». Оказывается, была масса людей непричастных, просидевших у окошка, одинаково боящихся красных, белых, зелёных – всех. Он знал, что эти люди – не враги, но и не друзья. Тогда кто же? И зачем они здесь, в республике, если думают просто жить? Их было много, они были безлики и потому – непонятны. Он не мог примириться с мыслью, что они есть.

Личная жизнь складывалась у Думбадзе сложно ещё и потому, что он немного оправился от голодных лет, и даже на службе с возмущением ловил себя на шальных мыслях.

И, видимо, что-то выдаёт человека прежде, чем он сам осознает перемену в себе.

Когда он шёл однажды утром по узкому деревянному тротуару, ему встретилась женщина. Он шёл нахмурившись и был зол оттого, что прохожие, узнав его, шарахались в стороны. А эта женщина смотрела прямо из-под сиреневой шляпки («где они их выкапывают?» – успел подумать Думбадзе). Она шла на него, и он встал одной ногой на камень, чтобы не встать в грязь, и хотел пропустить её.

– Товарищ Думбадзе, – сказала она, – вы не помните меня?

Думбадзе внимательно посмотрел под шляпку.

– Колобова?

– Вера Петровна.

– Слушаю, – ему стало не по себе от её неподвижного взгляда.

– Мы встречались при обыске у моей подруги по гимназии, Кравцовой. Вы тогда ничего не нашли.

Думбадзе помнил этот осенний случай. Ему было неприятно вспоминать о нём. Это был первый месяц его работы в городе.

– Слушаю, – повторил он.

– Вы мне нравитесь.

Думбадзе опешил.

– Что вы так смотрите? Ведь революция уравняла нас в правах.

– Вы не так это понимаете.

– Что же тут понимать? – пожала она плечами. – Я предлагаю вам рандеву, то есть встречу.

Думбадзе стиснул зубы. Он не мог понять – издевается она над ним или сошла с ума.

– Вы понимаете, что говорите? – резко спросил он.

– Ну конечно, – сказала Вера Петровна. – Ваша репутация. Вы же новые люди. Вслед за нигилистами. Прощайте.

Думбадзе с видимым облегчением кивнул головой и пошёл вниз.