Людмила Козлова - Красная Осень. Стихи 2010—2015 гг. Избранное, т. 2

Любовь!

Так поздно солнце

вышло из-за туч,

Что луч его окрасил город алым.

И вспыхнули вершины горных круч,

И темноты, и тяжести не стало.

И засветились алые дома,

И древние старушки улыбнулись.

И стало ясно – кончилась зима.

Свобода!

Солнце!

Звон зелёных улиц!

Весна сегодня гонится за мной,

И, может быть, я в этом виновата.

Иду к тебе по улице цветной,

По алому сиянию

заката.

Стр е лы взгляда – ты меток,

Так стреляют в зверьё.

Где-то в памяти клеток

Бьётся сердце твоё.

Где-то в памяти осень

Нас уносит в рассвет,

В тополиную просинь,

В то, чего ещё нет —

В дали Чуйского тракта,

В притяженье разлук.

Ты – находка, утрата,

Мой единственный

друг.

Снова синие ставни

Впустят лучик звезды.

Мы с тобою восстанем

Из смертельной беды,

Из полынного дыма —

Страшной горечи лет.

Мы уйдём молодыми

В необъятный Рунет.

Погладь мои крылья,

Любимый,

Мой Ангел,

Мой Ветер Лесной.

Чужое проносится мимо

Горючими клочьями дыма

Сорочьей, синичьей весной.

Расплавленным

золотом лужи,

луна и цветок фонаря.

Всё в мире

Забыло о стуже.

Весенней заботой горя.

Но где-то

В зелёном засилье,

В берёзовой глубине,

Найди меня, милый.

Погладь

Серебристые крылья

Мне.

И вот мы замыслили

наш побег —

И убежали,

как Вася – школьник.

Нас удивил ХХI век —

Бермудский многоугольник.

Здесь люди,

как волки лютой зимой

И в «Мерсе», и в электричке.

Вот потому-то,

Четланин мой,

Достань из кармана

спички.

Единственный малый

Живой огонь

Тебя обогреет, друг мой.

У человеков хладна ладонь,

и кровь закрашена клюквой.

Сыну

Ветром воет, собакой лает,

Чёрным лешим глядит в окно

Ночь осенняя, скука злая,

Да прогнать её – не дано.

Эхо носит, стучит по крышам

Серебром – ледяным дождём.

Ты не слышишь меня, не слышишь,

Не найдёшь одинокий дом.

Ставлю свечку в светёлке старой —

Ангел светом души ведом.

Хлещет дождь беспросветно, яро,

Лает ночь – не пускает в дом.

Один знакомый, с Севера, говорит —

мой город мёртв.

Другой, с Юга, говорит – живу в городе мёртвых.

Третий, с Востока, вторит – мой город мёртвых орд.

Все другие, с Запада (их много),

говорят что-то того же сорта.

Я в городе роботов давно живу.

Ау, где живые?

Ау, ау, ау!

В городе этом, по самые окна заваленном листьями,

Люди, как мыши, шуршат непотребными мыслями.

Бабочка жёлтая странно сквозит

в листопаде,

Кратким обманным теплом уносимая в ад.

Славные тёти и столь же бомжистые дяди

Лезут бутылки сбирать в городской палисад.

Осень. Октябрь.

Обнажилась разруха-старуха —

Грозно грызёт, догрызает старинный пассаж.

Выбиты окна. В провалах печально и глухо

Воет сквозняк да гуляет купеческий страж.

В доме разрушенном есть неприметные двери —

Вход на второй, сохранившийся чудом этаж.

Там, под высокими сводами ангелы-звери

Эры купеческой помнят былой эпатаж.

Помнят обеды и танцы, девичьи фигуры,

А по утрам колокольный серебряный звон.

Нынче этаж называют отделом культуры —

Глупая шутка купеческих новых времён.

Было бы, впрочем, наивно

искать здесь чего-то иного —

в схроне руин

на разрушенной улице

графа Толстого.

2014 г.

И жизнь и смерть, и слово – в божьей власти.

Ты, мальчик, чей? А я уже ничей.

Не выплакать ни счастья, ни несчастья

Тоске моей, исполненной очей.

Поля и веси тонут в красном дыме,

Летит журавль-мальчишка из гнезда.

И птицы нарождаются седыми,

И лето не вернётся никогда.

Дробится город в лужах на осколки,

Оранжевый дрожит калейдоскоп.

По улицам разгуливают волки —

Ах, это люди плачут без умолку,

Читая злой осенний гороскоп.

Листвой забиты сонные тропинки.

Ты, мальчик, чей, исполненный очей?

Сегодня не крестины, а поминки —

И я уже ничей.

В доме пахнет брусникой, грибами белыми.

Солнце играет – оранжевый блик в окне.

Кажется, самое важное дело не сделано.

Но, может быть, это – всего лишь кажется мне.