Вот если бы дали их несколько,
Как можно было бы развернуться!
У меня за спиной убегающий мальчик – закат
Развевает кровавый подбой листопада.
И спускается в красный, неслышно рыдающий сад
Солнце взорванным яблоком ада.
В тихом классе прибывший из прошлого бывший поэт
Рассуждает о важных когда-то и сложных находках.
Два десятка студентов скучают – за давностью лет
Эта лекция, словно ненужная плётка.
Их глаза из осенних кленовых, берёзовых сот
Простирают лучи
на запретную зону заката.
А поэт – что поэт? Он устанет и скоро уйдёт
В одиночестве грызть перезрелое яблоко ада.
Ненужный смысл катился колбасой
застывшей всклень дорогой декабриной.
Страдала лень от скуки журавлиной.
Шаманил ниоткуда Виктор Цой.
Пространство шелестящее, змеясь,
Касалось рук и глаз, и ум змеился,
Плодя плоды печали и мздоимства.
Срамн О смотрелись лица без прикрас.
Не изменился мир. Не изменился.
И только дети встроенным мозгам
Наивно, добросовестные, рады.
Несётся шум и гам из-за ограды —
Обед, друзья. И время – пирогам!
Михаилу Евдокимову
На перекрёстке ста дорог,
Где Ангел строг, а день уныл,
Горит невиданный цветок —
Здесь кто-то сердце обронил.
Ты спросишь, моя родная,
Кто жив от ветвей семьи?
Но то, что сегодня знаю,
То знают и соловьи.
Земные сдвигались плиты,
Кипела стена огня.
Иудами все убиты.
И только твои молитвы
От смерти спасли меня.
Крадутся, шурша упрямо,
Секунды, минуты, час.
Мне так не хватает, мама,
Твоих поднебесных глаз.
Где-то бродит ни Зверь, ни Птица,
Сон не йдёт, и скучна молва.
Ах, не можется, не сидится:
Где-то мама моя жива.
Где-то, где-то в лесах далёких,
Инок странствует одинок —
Это мальчик мой синеокий,
Мой единственный,
мой сынок.
Выйду и/з дому, встречу Инока —
Жив берёзы листвяный стон.
Здравствуй, деточка!
Здравствуй, сыночка!
Осень. Ветер.
Осенний сон …
Время котом камышовым шуршит и крадётся
– тик-так.
Каждый ему не товарищ, не друг
и не враг.
Кот, он – охотник.
Он любит горячую плоть.
Кот камышовые грядки не станет полоть.
Кис-кис-кис!
Берегись!
Сквозь кремний горячих зыбучих песков
Струятся потоки забытых веков.
Невидимый, где-то стреляет Саид
Серебряной пулей
ночных Персеид.
Ток Времени – хищные сонные сонмы
Колючих песчинок, пустынных ветров,
Мильоны забвением занесённых —
Стозвонная песнь беспощадных пиров.
И всё же, мы вечны. Мы – вольные птицы.
Летим без оглядки и страха – любя!
Сквозь кремний, сквозь Ангелов тонкие лица
Поток невесомый рисует тебя.
Лейурус Квинкестриатус —
скорпион-красавец-киллер.
Таков у парнишки этого статус.
Укус – в миллион ядовитых промилле.
Невозвратный, безжалостно строгий —
Выточен точной копией бытия.
Членисторукий и членистоногий —
Киллер-красавец и судия.
Лейурус Квинкестриатус —
Давно мечтает встать на крыло.
Однажды Лейурус взлетит над планетой!
Видишь, как яростен жала мрак.
Киллер крылатый страшнее любой кометы.
Что-то с планетою нашей не так.
Бродяга – расстрига по прозвищу Виллис —
Сказал равнодушно: «Нет правды и судий.
Одиннадцать жизней твоих завершились,
А этой – двенадцатой, сносу не будет».
Я верю твоим предсказаниям, Виллис,
В ромашковом платье июля рождаясь.
Враги мои все поутр у удавились,
А я обернулась царицею Т а ис.
И в царстве моём разлетаются птицы,
На небе рисуя цветы траекторий.
И ночью мой путь освещают зарницы.
Свобода – вот лучшая из историй.
Ты прав, одинокий задумчивый Виллис —
Ты знаешь, о чём говоришь, бедолага.
Навечно с тобой на Земле поселились
Мы – звёзды ночные июльского флага.
Тебе, моему безымянному братцу,
Я завтра рубашку ромашками вышью.
Мы будем полынной пыльцой притворяться,
Сорокой, синицей, летучею мышью.
Так что же, мой друг, соглашайся скорее,
Ведь я, как никак, урождённая Т а ис.
Ромашки мои твоё сердце согреют.
О прочем уже
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу