Людмила Козлова - Красная Осень. Стихи 2010—2015 гг. Избранное, т. 2

Прав Домовой, ведь он имеет право.

Присяду, пригорюнясь, на пенёк:

всё решено, а прочее – забава :

Я не вернусь! Ну, разве на денёк?

Тот прежний город – он внутри меня,

Прикинувшись безделицею дня,

Гнёт улицы пустынным лабиринтом,

Дома рисует методом репринта,

Трамвайным звоном в прошлое гоня.

Коронами воздушными искря,

Трамвай в песок кидает якоря,

Из каждого минутного простоя,

Пытаясь что-то выудить живое.

Но лабиринт придуман был не зря.

Бежит по рельсам кру/гом в никуда

Трамвайных тел железная орда,

Вскрывая на ходу гармошки-двери.

Вот так добычу ожидают звери,

Так в чёрную дыру глядит звезда.

Безумная мелодия сама

Включается, колотится в дома —

Всё заросло мобильной паутиной.

В ней бьётся крик далёкий журавлиный,

И детский голос: «Мама, мама, ма…»

Где-то в просторах высот беспредельных

Еле слышим, неуловим,

Рвёт стратосферу стрелою прицельной

Дюралюминиевый Херувим —

Лайнер крылатый и рукотворный.

В чреве спрессованы сотни людей.

В небе рыдают валторны

Сквозь голоса детей.

Вот просвистело мгновение мимо,

Кровью омыло окно.

Сколько отпущено жить Херувиму,

Столько и детям дано.

Вечной любовью их Смерть полюбила.

Что это было?

За что это было?

Внимание! Отключаю зной, включаю дождь.

Нет, пусть это будет такой основательный ливень,

Идёт себе на уме – свободен, красив, хорош!

Теперь он везде – в босоножках, в цветах,

В кабине хозяйственной «Нивы»,

В твоём мороженом, тающем на ходу,

В каждом закрытом-открытом подъезде,

В твоём личном уютном домашнем аду,

В любви, ненависти, в женихе, невесте.

Меняю то, чего нет, и не было никогда,

На ветер меняю, на вздохи гулящей бури.

Ещё лучше, если в ответ упадёт звезда,

Какая-нибудь безжалостная Принцесса Нури.

Океан расплещет солёный тяжёлый стон,

Сомкнутся Атлантика и Эвксинский Понт.

Отключаю зной,

включаю глубоководный сон.

Иду ко дну.

Нет – улетаю

за горизонт!

(драма)

Деловая женщина в розовых трусах,

С телефоном в ухе, с розой в волосах,

Шествует по улице – разговор журчит,

Это вам не шоу конченных «Кончит»!

От картинки млеет плотник на «лесах» —

Ах, какая женщина в розовых трусах!

Женщина уходит – ах, какой пассаж!

Плотницкий скукожился, съёжился кураж!

С неба зной струится – жарко на «лесах»,

И работать надо.

Но стоит в глазах —

Женщина!

Ах, женщина

с розой в волосах!

Надкусанное яблоко горчит,

Питая душу ядами познания.

И каждому в мозги пристроен чип

Невинности и ожидания.

О ком звонит подсолнух полевой?

О соловье, рискнувшем головой,

Поющем в первый день цветенья липы

Сквозь сон и смерть,

И канонады вой,

и матерей проклятия и всхлипы.

Боец – ну, да, наверно, молодец!

А пуля-дура выберет ребёнка!

Горяч, бездушен, но и зряч свинец,

Ведь рвётся там,

где тонко.

В просторах лета детство заблудилось —

ромашками повисли голоса.

Телега едет, в пыль роняет силос,

Ворует мёд янтарная оса.

Веранда солнцем яростным прогрета.

Июль лежит котом вдоль половиц

И видит сон, где девочка-комета

Ему для игр насыпала синиц.

И время спит. И я во сне уснула.

Июльский мир – в матрёшке облаков.

И день спешит в бессмертный Закоулок

Тупых Царей и умных Дураков.

Превосходящий всех их, вместе взятых,

Ленивый кот и ухом не ведёт.

Оружие забросили солдаты,

И – в поле, собирать цветочный мёд.

Там девочки давно сидят в ромашках.

Там хорошо – в июльской стороне!

Там бабочки, стрекозы и букашки.

Там сон во сне.

Я там и здесь.

Серебряная нить

пока ещё удерживает груз.

Не вздумайте меня будить, будить, будить…

Я не вернусь!

Где только я ни скиталась, о Господи Боже!

В старых домах деревянных, в кошачьих дворах,

В сёлах заброшенных, словно близняшки, похожих,

Словно матрёшки, друг в друга роняющих страх.

Времени было отпущено – воз да большая тележка.

Все небылицы цеплялись за спицы колёс —

Бабы Яги, Змей Горынычи, ёжки да пешки,

Пчёлы-солдаты и стаи озлившихся ос.

Встанешь, затихнешь, и сгинет фантом небылицы.