Алексей Лопинцев - Если вы хотите с ним поговорить… Новеллы

Мальчик шмыгнул носом и остановился.

– Я могу уйти с вами? – спросил он.

Старик улыбнулся.

– Смотри туда, – сказал он.

Мальчик обернулся, куда показывал старик. Вдали между могучими деревьями мелькнула неясная женская фигура. Солнце, рассыпающееся в ветвях на тысячи лучей, пронизывало её перламутровым светом. Её движения были знакомы мальчику с рождения.

– Мама! – закричал он изо всех сил. Он бросился было к ней, но старик ухватил за руку.

– Пустите! – извивался мальчик, – это моя мама! Пустите!

Но женщина, не замечая их, скользнула вглубь рощи, где стелился густой туман. Вскоре она скрылась в дымке.

– Почему? – закричал мальчик.

Старик выпустил руку.

– И твоя мать, и твой отец, и моя жена бывают здесь каждый раз, когда восходит солнце. Ты понимаешь, о чём я говорю? Всегда помни, что они здесь.

– Возьмите меня с собой! Я не хочу обратно!

– Когда наступит твоё время, ты тоже придёшь сюда.

– Разве оно не настало?

Вместо ответа старик проворно скинул плед и вскочил на ноги. Мальчик от неожиданности отпрянул, споткнулся о корягу и свалился на спину.

– Нет. Когда-нибудь тебя сюда прикатит на инвалидной коляске какой-нибудь слишком доверчивый мальчуган.

– Так вы можете ходить? – изумился мальчик, потирая ушибленный локоть.

Старик захохотал.

– Да! Прости, что пришлось тебя обмануть. Иначе вас, молодёжь, с места не сдвинешь. И страшно лень было самому добираться.

Он продолжал хохотать. Мальчик от обиды поджал губы, но вместо того чтобы заплакать, рассмеялся. Впервые он смеялся так же беззаботно, как и в свой день рождения, когда дух захватывало на каруселях. Старик помог ему подняться и крепко обнял.

– Живи, – сказал он и зашагал в туман. – Живи! – крикнул он уже издали.

И слово это эхом прокатилось по разбуженной смехом роще.

…

– Папочка, а что было дальше?

– Дальше? Дальше я очнулся по-настоящему. Здесь, в Париже. Да-да, не удивляйся. Меня доставили сюда самолётом, можешь себе представить? Поэтому я остался жив. А твоя бабушка была моим врачом.

– Она забрала тебя к себе?

– Да, она и дедушка стали для меня новой семьёй.

– А потом ты познакомился с мамой…

– В университете…

– И все мы будем жить долго и счастливо.

– Спи, детка. Конечно, будем.

Я запер дверь в детскую. Жена, врач скорой помощи, дежурила в ночь, поэтому и мне не спалось. Так всегда бывало: она не спит на работе, я – дома. И наоборот, когда я ночью работаю в операционной детской больницы, она рассказывает сказки дочке.

Мы поговорили с женой немного по телефону, выяснили, что всё в порядке, попрощались, пообещав друг другу при первой же возможности лечь спать. Но я вместо этого пошёл на кухню, включил приёмник, такой же какой был у меня в детстве, окаймлённый красной пластмассовой полоской. Конечно, дочери я не рассказывал всех подробностей: ни того путешествия моего сознания к душам мёртвых, когда я находился на грани жизни и смерти, ни того, как погибли отец и мать. Ни к чему было пугать её.

Я приподнял жалюзи и прильнул к окну, где искрился город. Страна, в которой я родился, была расколота на множество враждующих друг с другом нищих республик. Я ни разу не съездил на родину. Зато моё лицо после нескольких десятков операций приобрело почти человеческие очертания. Оно оставалось немного кособоким, но не таким отвратительным, как в детстве. Тогда я выглядел настолько пугающе, что учиться мне пришлось на дому. И только когда я поступил в медицинский университет, одна из клиник взялась вернуть мне моё лицо.

И сейчас оно всё больше напоминало лицо старика, покинувшего меня в тумане платановой рощи, – меня самого.

– Живу, живу, – прошептал я сам себе.

Из приёмника тихо струился джаз.

В больших городах становится тесно. Особенно по вечерам, когда поток серых пальто запруживает подземку и остановки. В полудрёме служащие банков, контор и конторок, рабочие, грузчики, продавцы разъезжаются по своим районам. Они ужинают с родными, уставившись в одну точку, не замечая никого вокруг, и ложатся спать. Но ворочаются до полуночи – у каждого полно проблем: просроченные кредиты, тупые дети, алкоголики мужья или сварливые жёны. И только в мечтах о другой жизни, которая, увы, не наступит никогда, потому что жизнь – не сказка, они забываются тяжёлым сном. А наутро вновь едва поднимаются с постелей, в оцепенении плечом к плечу плетутся в конторы или в порт, да мало ли куда. Их жизнь проходит в этой нескончаемой круговерти и тесноте. Им бы любви… Но ее нет на улицах.