Алексей Лопинцев - Если вы хотите с ним поговорить… Новеллы

– Ну, что же ты остановился? – сказал старик, – идём.

– Туда нельзя. Нас убьют. Надо остаться в больнице. Здесь безопасно.

– Мальчик мой, доверившись раз, доверяй до конца! Я не подведу, хоть тебе и кажется, что я вот-вот развалюсь.

Старик засмеялся. Мальчик ссутулился, словно набираясь сил перед решающим рывком, и толкнул коляску, зажмурившись. Когда дверь захлопнулась за их спинами, он огляделся. Они оказались на низком крыльце служебного входа в полуразрушенный взрывом ракеты третий корпус больницы. Клиника находилась на самой окраине города в живописном месте. В утреннем густом тумане за витиеватой чугунной оградой проглядывала платановая роща. Горожане называли её северным парком, хоть в ней не было ничего, кроме многовековых величественных деревьев, под кронами которых всегда царил полумрак, и сплетения вытоптанных с годами дорожек, усыпанных, как на кашмирских коврах, остроконечными листьями. Мальчик вдохнул полной грудью. Впервые за долгие месяцы он чувствовал влажную прохладу воздуха.

– Ну, вперёд же! – сказал старик, – ты же не хочешь, чтобы на нас свалилась какая-нибудь штуковина?

Где-то вдали ухнул взрыв. Они повернули головы в сторону города, где поднялся столб чёрного дыма.

– Почему они постоянно бомбят? Особенно ночью, – спросил мальчик, налегая на коляску, передние маленькие колёса которой увязали в мокрой от росы гравийной дорожке, ведущей к выходу, – ночами нас почти всегда уводят в подвал.

– Они хотят стереть эту страну с лица Земли.

– Зачем? Что мы им сделали?

– Они так хотят. А сделали мы что-то или нет – это второй вопрос.

У самых ворот мальчик резко остановился.

– А моих родителей они тоже хотели убить? Или чтобы я стал уродом, они тоже этого хотели?!

– Мальчик мой, жизни десяти, даже тысячи человек для войны ничего не стоят. Мы все потеряли кого-то. Мои соседи зарезали моих детей, мать, отца, внука, пока я был в отъезде, а жена лежала в больнице. Мы много лет прожили бок о бок. А потом по воле тех, кто развязал эту бойню, стали врагами, потому что принадлежали к разным нациям, по-разному молились одному Богу. Можешь себе представить? Даже мы с тобой, по их логике, должны сейчас накинуться друг на друга и рвать зубами от того, что мы разные. А знаешь, зачем они это делают?

– Зачем?

– Чтобы не посылать сюда своих солдат. Чтобы мы перебили друг друга сами, а они якобы принесут сюда мир, когда мы будем захлёбываться в крови. Поверь, ни твоя, ни моя жизни их не волнуют.

– Мне очень жаль ваших детей и родителей. А я хочу быть рядом со своими…

И сдерживаемые долгие месяцы слёзы наполнили глаза мальчика. Он захлюпал носом. Старик развернулся и взял его руку.

– Плачь. Плачь. Нечего сдерживаться. Слёзы очищают душу, – пробормотал он.

Мальчик уткнулся лицом в колени старика. Три месяца он терпел одну только боль, теперь она выходила из него, сотрясая тело в конвульсиях рыданий. А воспоминания, от которых его сознание яростно отбивалось, как чёрные призраки прошлого прорезались в памяти.

Он увидел себя в том просторном светлом универмаге. Отец и мать выбирали на полке электротоваров подарок – у него был десятый день рождения. Он указал на радиоприёмник, окаймлённый пластмассой цвета рубина, в то время о таком мечтал каждый мальчишка.

Потом был шумный весёлый парк, и захватывало дух на чёртовом колесе. В одной руке у него было мороженое, в другой – на коротком кожаном ремешке – новенький транзистор излучал джаз. Не какое-нибудь модное в то время техно, а настоящий би-боп – беспрерывные переливы саксофона, клавишных, перекаты барабанов, задумчивый, петляющий контрабас. Его родители щебетали о чём-то, смотрели на него, улыбались.

Музыка каждые полчаса прерывалась новостями. В эти минуты отец просил у него приёмник и подносил его динамиком к уху – в ярмарочной шумихе иначе слов разобрать было невозможно. Мальчик каждый раз подтягивался на цыпочках и тоже прислушивался. Но до него долетали только обрывки малопонятных фраз.

«…боевики организации „Патриотическая лига“ … если федеральное правительство не освободит лидера… перейдут к акциям прямого действия… в жилых кварталах…».

Отец каждый раз хмурился, говорил что-то тихо матери, она брала его руку, повторяя: «Не думай об этом, не думай». Мальчик понимал, что сообщения как-то связаны с работой отца – он был полицейским, но что так встревожило отца, понять не мог.

Тёплый вечер того дня они встретили, плавая втроём на лодке по пруду. Домой возвращались под низким мутно-серым небом. Вот-вот должен был пойти дождь. Так часто случалось в его день рождения. Когда они проходили мимо магазина, мама ахнула, глянув в витрину – там было выставлено модное платье. Она уговорила отца зайти. Мальчик остался с мороженым приплясывать под музыку, прерывавшуюся чёртовыми новостями.