Людмила Табакова - Житейские измерения. О жизни без вранья

Как по команде, к дому потянулись односельчане. Женщины, нарядные, красиво причёсанные, словно и не на их плечах лежит груз тяжёлой крестьянской работы. Мужчины, гладко выбритые, в праздничных рубашках, галстуками у ворота подхваченных, будто и не они только что до изнеможения махали косами…

Гости нарядные, мы счастливые. Расселись. Самое время первому тосту, но тут со стопкой в руках, нарушая сценарий, к нам пробралась принаряженная баба Варя.

– Егорушка, ты меня не обмани. Огород мой в одуванчиках тонет, спаси… Завтра с утра и приходи, подсоби старухе…

Последние слова потонули в крике «горько». Выпили, потянулись закусить, скривились и вилки в сторону отложили… Показалось, действительно горько. Так задумано, что ли? Женщины стали незаметно из-за стола исчезать, но возвращались быстро.

– Я пирог вчера испекла, пробуйте. Может, чего не хватает… – Ольга развернула огромный пакет.

Валентина принесла помидоры:

– Девать некуда…

А сама купила их на рынке. Сосед Мишка достал из кармана брюк неупакованный огромный, истекающий жиром лапоть-пирог с капустой и протянул мне.

Кто-то принёс творог, деревенскую сметану, с мясными прослойками сало. Тут и родители выставили на стол традиционные русские блюда.

Салат из одуванчиков ел только Дима, потому что только он был в Европе, а пела и плясала вся деревня. Огород бабе Варе «в промежутках между тостами» пропололи.

Свадьба Женьки и Катьки будет осенью. Ни к чему им эти одуванчики.

Я жму на кнопки пульта дистанционного управления. Хочется душой отдохнуть в морских глубинах, глазами – в зелёном мареве лесов, почувствовать на щеке ласковое прикосновение морского бриза, погрузиться в божественный транс.

Но на мерзком телевизионном экране – только пылающее небо и бесконечные пески. Я, вечный странник, на себя не похожий, здесь, в сожженной солнцем пустыне, где хозяева – ветер и солнце.

Песок, напоминающий ржаную муку, забивает уши, глаза, нос. Вот уже и волосы – песок, и руки – древесная кора. Но это не страшно. Страшнее, если душа – раскалённая, пустая и бесплодная пустыня.

Хочется пить. Кажется, глоток воды вернёт в потерянный рай. Туда, где она, Мария…

Она ушла от меня, не объясняя, не требуя, не надеясь. С тех пор я наедине с собой в кресле у телевизионного экрана. Мне плевать на работу, плевать на всё, что происходит вокруг – я забыл обо всём!

Моя душа ведёт меня в пустыню собственного «Я».

В лучах заходящего солнца по барханам змеёй скользнула женская тень… Вечернее платье – ночное небо, светлые волосы – ручьём, глаза – звёздами. Мария! Сейчас или никогда! Пять лет вместе. Я имею право просить её руки.

– Поздно… – шелест губ, скрытый шумом песка.

Я вижу, как сморщилось её лицо. Исчезло видение, превратившись в тень, отползло в сторону и растворилось в песках.

Саксаул… Корявый стан, иссушённый зноем, чёрные ветви, как сломанные руки. Немолодая женщина с глубокими ранами на обнажённом теле и синяками на лице пытается разжечь возле него костёр. Но, как только робкой свечой загораются подожжённые искоркой веточки, ветер гасит последнюю надежду согреться.

Эту женщину я где-то видел. Ах, как подводит память! Ещё немного напряжения, ещё чуть-чуть… Женщин было не мало. Успех невозможен без них. Они могли быть и старше меня, и моложе – не в этом суть. Вместо моей самоуверенности, холода и мрака я получал жар сердец и неистощимый запас человеческого тепла. Так было не раз.

– Совесть! Это моя Совесть! – узнал я женщину.

Она не подала мне руки.

– Не рада встрече с тобой. Помнишь, как ты готовил для телевидения сюжет об экологическом неблагополучии окружающей среды? Приехал, посмотрел – неблагополучия нет. Купил в магазине банку мойвы. Разбросал по поверхности озера. Есть неблагополучие! Есть сюжет! Кто виноват в бессовестном обмане? Я – твоя Совесть! – заплакала она. – А помнишь?

– Устал тебя слушать! Уйди!

Были и другие женщины… Помню их имена: Правда, Совесть, Справедливость, Честность, Любовь. С ними я давно распрощался.

Оглушительная тишина. Лишь шум песка под ногами караванщиков и верблюдов. Люди? Я никого не хочу видеть. Попросят пищи, воды, заберут тепло моего костра. Я не собираюсь думать о людях. Пусть каждый заботится только о себе, обо всех пусть думает Бог.

Что за дети играют в дюнах? Мои не рождённые дети? Пусть играют. Не надо о них беспокоиться. Они воспримут это как возросшее к ним доверие. Вырастут – поймут.