Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество

Но вернемся в поток, удерживая связь времен. Вижу уют уставшего от шумного дня дома. ТНХ по ночам долго читает газеты, это почти ритуал. О чем он думает, читая «Правду»? Клара отмечает ему карандашом что – то важное. Потом складывает прессу в растущие кипы под стол, у стены, у окна… Еще ТНХ читает депутатскую почту, которую готовит ему его депутатский многолетний секретарь брат жены Лёва Вакс. Иногда он показывает кое – что Наташе. Она – мне. И мы ужасаемся произволу правосудия, бесправию маленьких людей.

Помню дело Задорожного, тянувшееся с 1968 года. Несчастный преподаватель харьковской консерватории обвинялся в зверском убийстве 16-тилетней девочки с изнасилованием. Следователь уже осудил по этому преступлению троих, но вынужден был их отпустить после нескольких лет предварительного заключения. Теперь он вцепился в Задорожного, который даже не видел свою «жертву», и под угрозой расстрела заставил его пойти сделку с правосудием. Задорожный заучивает с его слов сложную легенду, по которой он, оказывается, уже ранее состоял в связи с этой девушкой, сознается в убийстве и получает «всего» 15 лет. То, что девушка на момент убийства была девственницей, уже не важно. Адвокат, собравший доказательства фальсификации следствия, приезжает в Москву, добивается приема в генпрокуратуре и умирает от инфаркта прямо в кабинете прокурора.

ТНХ сам решил встретиться с генпрокурором Руденко. Руденко обнял за плечи знаменитого композитора и ласково так посоветовал:

– Не влезайте вы в это дело, Тихон Николаевич. Сами разберемся.

Вернулся ТНХ молчаливым и подавленным. Депутату дружелюбно указали его место, и он подчинился. Ссориться с властью? Он знал, чем это кончается…

Поговорим лучше о том, как композитор сочиняет свои мелодии. В короткие минуты между чтением газет, телефонными разговорами, неглубокой дремотой в машине? Или в отлете на заседаниях в разных комиссиях? Или все же за столом, сидя в своем глубоком кресле, когда заполняет нотную бумагу мелкими крючёчками? Карандашом. Стирает, снова записывает, видимо, слышит, как развертывается, куда ведет его мелодия. Но ведь все молча! При этом он легко отвлекается на звонки, на разговоры. Люди, обладающие природным слухом, видимо, понимают это чудо лучше меня.

Ни разу не видел его раздраженным, обиженным, злым, неприветливым. Точен был выбор Сталина, не ошибся диктатор, назначая молодого темпераментного композитора главой создававшегося союза советских композиторов. Сорок лет ТНХ переизбирался на этот руководящий пост, и была в этой несменяемости не только воля партии, но и признание коллег, положившихся на этого елецкого парня, сохранившего почти деревенскую доброжелательность к людям и зверям. Родился он с даром природного мелодизма, и искренне защищал его от модернистских веяний музыкальной моды. Но на плаху модернистов он не отдавал. Как никто защищал коллег от сумы и тюрьмы, если кто и попадал под тяжелую десницу партии.

Богат ли был ТНХ? Никогда не возникал у меня такой вопрос, наверное, потому что деньгами здесь не сорили. О них вообще не говорили. Раз в месяц ТНХ ездил с шофером в Сбербанк снимать со счета гонорары. Он помогал всем своим родственникам с той же регулярностью. Но это тоже никогда не обсуждалось. Интерес к вещам вспыхивал лишь по возвращении из-за границы с подарками. Тяги к излишествам, к роскоши, к иноземной технике не было. У него и машина всю жизнь была только служебная.

Как-то японцы подарили ему новинку, музыкальный комбайн, так он его только лет через пять включил первый раз, и то с большой осторожностью и торжественностью при гостях. Интереса к собирательству, коллекционированию чего-нибудь тоже не было. Квартира была завалена книгами, журналами, газетами и случайными сувенирами – подарками из разных стран. Ордена и медали ТНХ никогда не носил. Они пылились у него вперемежку с письмами и старрыми счетами в дальнем углу его необъятного стола.

О столе надо сказать отдельно. Ибо это был коллекционный стол чуть ли не императора Александра II. Его откопал Миша Левитин в подвале театра на Малой Бронной, где он ставил какой – то спектакль. Увидел среди реквизита обломки медной оправы, шикарное сукно, витые ножки и как – то при случае сказал мне:

– Такой стол должен быть у Тихона. Пусть Наташа его отреставрирует и подарит отцу. Я очень этого хочу! Иначе он вообще пропадет, сгниет и развалится.

Так и сделали. ТНХ как будто и не заметил перемены, только посетовал, что темнодубовый, обшарпанный, заваленный папками и нотами, из квартиры на Готвальда, куда-то исчез. В этом доме любили большие просторные столы…