Вокруг него и стали постепенно кристаллизоваться группки интересов – из питерцев, кстати, вскоре и подобрался отличный творческий коллектив. К искусству тянулись люди, это я быстро понял. Две девчонки как запели, так воздух степной зазвенел. Высоко уходил звук, к звездам. Казах появился среди нас с домрой, так этот инструмент назывался, кажется. Красиво звучали странные, монотонные мелодии, степь их услышала сразу, ну, и мы, русские тоже что-то почувствовали. Вот где жизнь, подумалось, здорово, когда душа поет…
А один парень стихи читал:
Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы.
Я как услышал, так вздрогнул. Он остановился. Я продолжил:
Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета. За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы, звезды горят над ними, и хрипло кричат им птицы: что мир останется прежним, да, останется прежним, ослепительно снежным, и сомнительно нежным, мир останется лживым, мир останется вечным, может быть, постижимым, но все-таки бесконечным. И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога.
Он закончил тихим, глубоким, как будто уходившим в сухую землю под ногами голосом:
…И, значит, остались только иллюзия и дорога. И быть над землей закатам, и быть над землей рассветам. Удобрить ее солдатам. Одобрить ее поэтам.
Так мы познакомились. И возникло это братство человек в десять. Уже не стеснялись мечтать, да и практические дела пошли. Именем комсомола мы выбивали помещения под библиотеку, под изостудию, требовали открытия еще одного детского садика и музыкальной школы. Пришла из Москвы кино-фото лаборатория, непременно будем вести летопись стройки. Мы хотели сцену для художественной самодеятельности, дошли даже до того, что потребовали построить небольшой спортивный зал и лодочную станцию на озере. Жить, честное слово, стало интересней.
Вечерами репетировали всякие скетчи о местных недостатках, потом сидели у костра. Просили ребята рассказать про Бразилию, Японию, Сингапур, про жизнь скитальцев морей. Послушают, помолчат, представляя дальние страны, кто-то тронет струны и затянет, тихонько так. И звучат, как когда-то в Одессе, и Булат, и Кукин, и Визбор, и Клячкин. Какие яркие звезды здесь над головой… Может это и есть счастье? А было мне тогда двадцать четыре года. Думалось, вот мое место, здесь, с вами, ребята. И такими понятными нам казались тогда слова Назыма Хикмета:
…Если я гореть не буду,
Если ты гореть не будешь,
Если мы гореть не будем,
Кто ж тогда развеет тьму?
Самонадеянно стирая грань между столицей и провинцией, выписал не доходившие сюда раньше журналы «Новый мир», «Юность», «Иностранная литература». Так сам собой возник литературный клуб. Читали по очереди Аксенова, Кузнецова, Приставкина, стихи Окуджавы, Ахмадулиной, Евтушенко…
Обещаю, повторяя как заклинание, что вот-вот к нам приедут студенческие бригады из Москвы. Договорился же перед отъездом, сидя в кабинете с двумя Чурбановыми (один из которых стал вскоре мужем Галины Брежневой), железно договорился. И со ВГИКом, и с консерваторией, и с библиотечным институтом, который, кстати, уже и прислал нам первые партии книг. А актер Кирилл Столяров тогда пообещал даже сценариста для фильма о Каратау, городе будущего. Пока мы сами на новенькой кинокамере учимся снимать рабочих с лопатами, улицы, мам с колясками, пьяниц с бутылками, наши репетиции, лица прохожих – летопись нашей комсомольской стройки.
Тихой лунной ночью шли мы с репетиции. Ночная степь пахла сухими цветами. Вдруг сзади сгустилась опасность. За спиной нарастал глухой топот. За нами гнались?
– Бежим! – выдохнул я, и мы понеслись. Злая, тупая темная сила догоняла. Дышала в спину. Кто? За что? Я сбросил вьетнамки. Сзади чем-то больно полоснуло по шее. Челюсть хрустнула. Зубы? Не оглядываясь, впрыгнул в дверь общежития и успел захлопнуть ее перед разъяренной темнотой.
В госпиталь, куда меня положили с выбитыми солдатской бляхой зубами и рассеченным затылком, пришли стройбатовцы извиняться. Оказывается, они искали курда, который изнасиловал невесту одного из них. Про местных курдов я еще не то слышал. Здесь их целое поселение. В армию их не берут, они не граждане СССР. Они охотятся за русскими девушками, ибо по их законам ребенок, рожденный от курда, считается курдом. Так они пополняли убыль своего народонаселения. Красавцы входили в женское общежитие, запирали дверь и начинали по очереди оплодотворять всех. Одна вскочила на подоконник:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу