Вадим Юрятин: Ничего общего. От космических пахарей

– То есть вы меня обманули?

– Нет.

– Смеялись надо мной…

– Отец Петр сказал, что ты известная в определенных кругах личность, а я увидел испуганного мальчика. Тебе нужна была помощь.

– Спасибо вам.

– Не плачь. Езжай домой, послушай музыку. Ты что обычно слушаешь?

– Русский рэп.

– Ну что за поколение! А рок? «Procol Harum», «Talking Heads»…

– Не слышал никогда.

– Закачай с айтюнса.

– Знаете, отец Павел, вот вы такой умный человек и посреди всей этой разрухи… Иван говорит, вы большой пост в Москве занимали, в смысле, карьеру делали в церкви, а они вас сюда сослали. А здесь же нет никого! Три мужика да полторы бабы. В магазине два сорта водки! Потом вас же еще и обвинят в некомпетентности.

– …

– Зачем вам это? А вы знаете, что Вассерман доказал небытие бога с помощью теоремы Генделя?

– Геделя. Вообще, этих теорем две. Я когда-то на мехмате учился. Не исключаю, что Вассерман смог доказать небытие Бога, но я лично верю в то, что Бог может с легкостью доказать небытие Вассермана.

– Вам бы с Матвеем поговорить.

– Иди с Богом, Андрей. Домой иди, к друзьям.

Вторник

Оставил «Законъ Божiй» Ивану, а то у него тут из всей литературы только «Повести о партизанах». Какое наслаждение снова сесть за руль! Как приеду, первым делом куплю жидкость для боксмода. Кстати, сыпь вроде бы стала проходить и язык уже не так жжет. Может, это из-за вейпа было?

– Маша, привет.

– Мне Матвей все уже рассказал. Вали к своей сатанистке и трахайся с ней сколько захочешь! Прикуплю вам фаллоимитаторов и плеток.

– Маша!

– Что?

– Не бросай трубку. Прости меня.

– Я не ослышалась? Наша звезда просит прощения?

– Мне правда очень жаль.

– Ты где сейчас?

– В машине.

– Это я и так слышу. Ты что, действительно в монастыре был?

– Да.

– С каким-нибудь… духовником общался?

– Типа такого.

– И о чем говорили?

– О рок-музыке.

– Какой-то прогрессивный у тебя духовник.

– Маш, а можно я сейчас к тебе приеду?

– Можно.

– Матвей.

– О! Бывший звездный мальчик ютуба, а ныне скромный монах-схимник соизволил мне позвонить! Не переживай, чувства верующих не задеты. Ролик я удалил. Почем у вас нынче опиум для народа?

– Какой опиум? Я, кроме ганджи, ничего и никогда. И вообще решил завязать. Скажем, на месяц.

– Вот до сих пор не пойму, за что тебя бабы любят? Неужели только за смазливую мордашку и кубики на животе?

Похоже, я выплыл. Меня оставили жить дальше. Хотя, если верить толстой книжке с забавными старинными буквами, которую я оставил своему случайному знакомому-наркоману, книге, предназначенной для русских детей, выросших на чужбине в середине прошлого века, вся моя жизнь – всего лишь мгновение, секунда, затерянная посреди седьмого дня творения.

– Мама?

– Привет, Андрюш. Что-то ты зачастил.

– Я тоже рад тебя слышать. Мам, я хочу тебя кое с кем познакомить. Думаю, заедем к тебе на днях. Ты как?

– Конечно.

– Мама, а ты помнишь, как я тонул?

– Когда?

– На Ладоге, лет семнадцать назад. Ты загорала с папой и не видела, а дядя Макар анекдоты свои чесал. Я в какую-то яму провалился и тонул, тонул. Было такое?

– Нет, Андрюша, тебе, наверное, показалось. Я бы почувствовала…

– А на этой неделе ты что-то почувствовала?

– Ты о чем?

– Ладно, мам. Вот что. Я в позапрошлый наш разговор кое-что забыл, точнее не знал. В общем, воистину воскресе.

Антон погиб пять дней назад. 24 декабря Нина, Петр и Васо ехали с похорон. Петр полудремал на заднем сидении автомобиля, когда Нина предложила ему половину папиросы. Она сидела рядом с водительским местом, смотрела на дорогу и протянула руку, не оборачиваясь. Движения ее были осторожны, сигарета крепко зажата между большим и указательным пальцами. Петр взял, затянулся глубоко.

– На фига еще травка? И так джетлаг, – со школьных лет в их компании тучный Васо правил, как ему казалось, бал и при всех обстоятельствах за рулем неизменно сидел сам. – Устала ты после перелета, – Васо подался вперед, выискивая Нинины глаза. – Не плачь.

– Нормально. Выплакала уже, – Нина провела ладонями по скулам – «разогнать кровь и успокоить глаза».

Они дружили с детства, со школы. Правильный Петр, громоздкий Васо, живчик Антон и любвеобильная Нина. Дружба казалась настоящей, без всяких, как бывает, человеческих проявлений двух противоположных начал. Был еще Миша, Нинин будущий муж. Он вошел в их компанию позже, им было уже по семнадцать. Миша с первых же дней знакомства назвал Васо Василисом и сдружился с ним крепче всех остальных.