Николай Гайдук - Спасибо одиночеству (сборник)

– А кому не надоела? – Вздыхая, бригадир посмотрел на руку, много лет назад раздавленную бревнами. – Мне, что ли, нравится ишачить по сугробам в тайге, по штормам на реке? Да пропади оно пропадом. Лежал бы сейчас где-нибудь на курорте, пиво пил, деваху теребил.

Взлётную полосу каждую зиму разрывала кошмарная арктическая стужа – бетонка в трещинах, залитых специальной смесью гудрона, каменной крошки и ещё какой-то мелкой мешанины, цементирующей полосу. Заплаты чернели под крылом самолёта. Свежие строчки и пунктиры белели на рулёжной дорожке, на которую из-за облаков стали выпрыгивать робкие солнечные зайцы.

Один такой заяц в иллюминатор заскочил – пригрелся на коленях Скрипалёва. Поглаживая зайца, он улыбнулся: «Сейчас тебя за уши выкинут отсюда!»

В самолёте появились пограничники – документы проверить. Новенькая форма на двух парнях ещё торчала колом, зато молодой офицер подтянут, элегантен, знает себе цену. Подавая пример бдительности молодым солдатам, офицер мурыжил пассажиров, дотошно проверяя документы.

Очередь дошла до Зимооха.

– Стоп! – насторожился пограничник, рассматривая паспорт. – Разве это ваша фотография?

– А кто ж там? Тётя Дуся с макаронной фабрики? – проворчал бригадир.

– На тётю Дусю вы не похожи, – офицер продолжал присматриваться, – но и сами на себя не очень-то. Придётся пройти. Для выяснения личности.

У бригадира – глаза на лоб. Он завертелся в кресле, как ужаленный.

– Командир! Ты что? Вы что?! – Он руку прижал к сердцу – уродливую клешню без ногтей. – Да это я на карточке! Гадом буду – я! А кто же там ещё?

– Не знаю, не знаю. Пройдёмте. Зимоох застонал, закрывая глаза.

– Командир, побойся бога! Ну, что мне? Загорать здесь?

– Загорать, может быть, вам придётся не здесь. Это решают в суде.

– Да это я на карточке! Клешней клянусь! – Зиновий кепку торопливо сдёрнул с головы. – Ну, посмотрите. Разве не похож?

Офицер прищурился, поправляя околыш пограничной фуражки.

– Допустим, – не сразу согласился. – Похожи, но не совсем.

Скрипалёв официальным тоном заявил:

– Товарищ лейтенант, вы примите во внимание тот факт, что он трезвый фотографировался. Сейчас его на паспорте даже мать родная не узнает. Плотогоны расхохотались.

– Дайте ему свеженького пива, – посоветовал Часовщик, – на человека станет похож.

Через несколько минут проверка документов благополучно закончилась. Пограничники, франтовато козырнув, пожелали счастливой дороги и загрохотали подковками по трапу.

Самолёт покатился на стартовую отметку. Замер. Затем турбины взвыли, раскаляясь яростным нутром. Разгоняясь, лайнер слегка присел на задние колёса, всем корпусом подался вперед и вверх. Сердце на мгновенье жарко защемило стремительным отрывом от земли – за бортом замелькали огонёчки взлётной полосы, присыпанной редким пухом и сырыми перьями тумана.

Покидая Тикси, пролетая над стылым свинцом океана дальше – над зелёною тундрой, над лесом, – Скрипалёв был в отличном расположении духа. В нём окрепло решение ехать на родину. Хватит бродяжничать, дорожной пыли наглотался до изжоги.

Задумавшись, он смотрел в иллюминатор, ласково мурлыкал что-то под гитару и представлял родимые просторы.

Как там сейчас хорошо! Кругом колосятся хлеба на равнинах, облепиха вызревает на снегозащитных полосах. Коровье стадо боталом бренчит в лугах. Целыми днями по берегам пасутся табуны лошадей – мальчишки стерегут их во главе с каким-нибудь совхозным коневодом и, оставаясь на ночь, палят костры на пригорках, картошку пекут, голышом купаются при звёздах, при луне. Красота. Благословенные ночи золотые денёчки цветут по-над родиной, краше которой не было и нет, хоть пройди всю Землю вдоль и поперёк. Скоро ветер щёки свои станет надувать, буйно дохнёт предосенней остудой, с посвистом начнёт гулять по садам, срезая спелые листья, с ног сбивая ослабевший травостой, вороша солому под застрехами и выдувая оттуда продрогших воробышков, которые с завистью будут смотреть вослед курлычущим караванам, клювами нацеленным на Юг. И опять крестьянин или другой какой-то русский человек, умудрённый вековечным опытом неосознанным в себе язычеством, будет поклоняться Ветру Буйному: травяные копны и соломенные скирды, стоящие за огородом, предусмотрительно будет вожжами и верёвками привязывать к земле; широкие тесовые ворота будет перед ветром почтительно раскрывать, чтобы он гостем во двор заходил, а не разбойником с большой дороги, которому ничего не стоит повалить широкие ворота, копну или скирду поднять на свистящие вилы свои и забросить играючи на небеса, где пасётся господнее стадо. А потом на родину придёт притихший, будто в чём-то виноватый, зазвонистый утренник. И воздух будет пахнуть ароматным, розово-золочёным яблоком. И в эту пору Паша Скрипалёв домой приедет, сынишку подхватит на руки, станет подбрасывать в воздух, целовать краснощёкие «яблоки» с ямочками, которые от мамочки достались. А потом – все трое! – весело пойдут по прямой дороженьке меж золотых хлебов. Пойдут, взявшись за руки, довольные друг другом и всем белым светом. Ведь если глубоко задуматься над жизнью, а не порхать поверхностно – для счастья человеку немного нужно.