Николай Гайдук - Спасибо одиночеству (сборник)

Чиновники, сидящие за круглым столом, прочухались и глухо зароптали. Кто-то, самый прыткий, за руку Скрипалёва уцепился. На него навалились, пытаясь скрутить. Но Птаха проявил недюжинную силу – раскидал чиновников. Схватил графин с водою, стоящий на столе, и запустил в хитромудрую башку начальника. Графин, кувыркаясь, теряя пробку, забулькал, проливаясь в воздухе, и со звоном разлетелся рядом с Лысаком, оставляя тёмное пятно на стенке.

Милиционер в эту минуту подоспел и ещё какие-то молодчики. Сзади на Пташку насели сразу несколько человек. Затрещала рубаха, захрустели косточки.

– Давай, давай! – кричал он, оскаливая зубы. – Толпою, стадом – это вы умеете!.. Давайте, составляйте протокол! Газету сюда, телевидение… Мы этого козла прославим…

Слёзы под горло подпёрли, и он замолчал, только губы тряслись – нервы стали ни к черту. Часто-часто моргая, он смотрел на мякенький, барским бархатом обтянутый диван, на котором жена, наверно, «зарабатывала» квартиру.

Кто-то поднял его. Встряхнул.

Лысак презрительно скривился на прощанье:

– Мы с вами потом разберёмся. – Он махнул холёною рукой милиционеру. – Проводите товарища.

Пряча руки в карманы, Пашка обнаружил перочинный ножик.

– Гусь свинье не товарищ! – прохрипел он, стискивая ножик. – Это не ты, а я потом с тобою разберусь!

Всю дорогу домой Скрипалёва слегка лихорадило. Он вытащил вино из холодильника – приготовлено жене на день рождения. Открыл, понюхал, подержал в руках бутылку, но пить не стал. Покружил по комнатам. Осмотрелся. В доме пусто, прохладно – Мальва на работе, сынишка в яслях. Пташка юбку заметил в окне – на бельевой верёвке полоскалась. Та самая, про какую соседи судачили. Он вышел, сдёрнул юбку, за сараем располосовал на лоскуты, хотел спалить, но юбка ещё не высохла.

Вернувшись в дом, он снова позарился на бутылку вина. И снова сдержался.

Умывшись, переоделся во всё чистое, нарядное, будто в театр собрался; такая странность у него в характере – чем хуже становилось на душе, тем лучше пытался он выглядеть внешне.

Соловьиная Балка, вот куда он уехал, – самое близкое сердцу, дорогое местечко. В Соловьиной Балке красота и воздух пропитан мёдом – хоть на хлеб намазывай. Под окнами берёзы призрачно белеют при луне. От крылечка стелился травяной и цветочный ковёр, убегающий за облака, скирдами вспухающие на горизонте. И днём и ночью в тальниках река умиротворенно мурлыкала, мягкой лапой скребла золотые песчаники под яром, сверкающей спиною тёрлась о берега, оставляя на них белопенную шерсть. И повсюду стояли пчелиные, уютные домики – в ограде, за огородом, по-над рекой. Это было сладкое местечко, в буквальном смысле. И хозяйничал здесь добродушный, белобородый старик Пчелунь, про которого Пташка даже стишок сочинил: «Влюблённый в мёд, седой как лунь, в степях живёт старик Пчелунь!..»

Только это, к сожалению, осталось в прошлом. Старик Пчелунь скончался год назад – в Соловьиной Балке свой век доживала одна глухая бабушка Пчелунья с козой да индюшками.

Скрипалёв проведал одинокую могилку, приютившуюся берёзах на краю старой пасеки. Посидел на поваленном дереве, послушал пчёл, роящихся над пёстрыми цветами, укрывшими могилу. Погоревал, что не с кем душу отвести. «Эхе-хе! – вспомнил он, – правильно дед говорил: не ломай рябинушку, не вызревшу, не бери девчоночку, не вызнавши!»

Под крышей тёплой пасеки он выпил медовухи – бабушка Пчелунья угостила. Побродил по берегу реки, тоскуя о невозвратных деньках. Густеющая темень окрестные берёзы точно дёгтем вымазала, и примерно такая же темень в душе. Но вскоре воздух начал одеваться легким лебяжьим пухом. Пташка даже не сразу понял, что происходит. А это – луна собиралась идти сюда в гости. Прошло, наверно, полчаса, и луна заявилась, беззаботно, улыбчиво засияла над Соловьиною Балкой – полная, сдобная, с медово-золотистой поволокой по нижнему краю. Трава спелой росой блеснула на пригорках. Задремавшие цветы зашевелились, сквозь прищуренные лепестки-ресницы глядя вверх. Стрекоза, летунья лупоглазая, во мгле задребезжала, сверкая слюдянистыми крылышками.

Полежав на копне прошлогоднего сена, глядя на тёмное облако, подожженное светом луны, Пташка покусал горчащую травинку. Вспомнил про ножик в кармане. Раскрыв небольшое, тонкое лезвие, долго рассматривал остриё, искрящееся лунным светом.

«В тюрьму ещё садиться из-за этого козла! Нет, надо уезжать отсюда! Всё!»

Нож серебристою щучкой плеснулся в реке.