Николай Гайдук - Спасибо одиночеству (сборник)

– Тиксимович, да ладно, я так, ничего, – залепетал бородатенький, растворяясь в табачных волнах.

Парни наконец-то отремонтировали магнитофон – на стене замигали раскрашенные лампочки, и загремела такая музыка – потолок может рухнуть.

– Окончен бал, тушите свечи! – подытожил Скрипалёв, шагая за дверь кабака.

Ветер над бухтой плескался. Редкая чайка вскрикивала. Кругом было сонно, безлюдно, только северные добрые собаки шубами валялись на сухих пригорках и на деревянном, скрипучем тротуаре.

«Удивительное всё-таки создание, – остановившись, Птаха поглядел на лайку. – В городах такие не живут, там всё больше озлобленные. Да там и люди-то порою как собаки».

Белыми ночами его томила странная бессонница. Вот и теперь он не знал, куда себя деть и что делать. И он пошёл, куда глаза глядели – за посёлок. Хотелось уйти далеко-далеко, туда, где заманчиво голубела и подрагивала нитка горизонта, где мерещилось нечто привольное, нежное.

После школы он уехал из Привольного, окончил музыкальное училище, хотел учиться дальше, но подоспела армия. Была возможность отбояриться от службы – не пожелал. Настоящий мужик никогда не будет увиливать от того, что зовётся долгом, защитой Отечества. Ну, а потом, после армии, мысли про учёбу отодвинулись; не хочу учиться, хочу жениться.

Перед ним возникла дивная Мальвина – статная, грудастая, с глазами, похожими на цветущие мальвы. Длинноногою, стремительной походкой Мальвина вошла в его внутренний мир и всё перекроила, переставила на свой манер и вкус: Пташка оказался покладистым мужем. Гитара, поначалу умилявшая Мальву, с первого плана перекочевала на второй, на третий, а потом вообще за пыльную печку задвинулась – житейская проза давила. Пока они жили вдвоем, было терпимо, но появился ребёнок и в общежитской комнатке стало невмоготу – тесно, душно.

Квартирный вопрос коварным крючком зацепил Скрипалёва и потащил на завод, железобетонными трубами подпирающий небеса на окраине города. День и ночь – по две смены порою – горбатился за токарным станком. Точил двухпудовые чушки, отупело слушая, как они визжат. Горячая металлическая щетина впивалась в руки и Пташка обречённо думал: «Пропала музыка!»

Так прошло полгода, год. Заводские начальники мягко стелили – обещали квартиру, но не спешили, знали, что работничек сразу удерёт.

Мальва потихоньку стала желчью истекать – какой же ты, дескать, мужик, если не можешь обеспечить элементарным жильем.

Отворачиваясь от жены, он молча, раздражённо зубы «стачивал» возле общежитского пыльного окна. Смотрел в ночную тёмень и терзался думами: «Раньше она так не говорила. Марва! И не зубоскалила. Что это значит?»

Нежное имечко Мальва как-то незаметно превратилось для него в нечто рычащее – Марва. После рождения сынишки она располнела, обабилась. Двойной подбородок нежное сальце свесил; груди тоже будто салом налились – распирали кофточки и платья, которые жена не успевала перешивать. Но это перемены физического свойства. В конце концов, на это можно было закрыть глаза. А вот перемены в характере, в поведении Мальвы – это не могло не беспокоить.

Чёрт знает, сколько ещё на заводе пришлось бы ему резать «железных поросят», но вдруг случился резкий поворот в семейном сюжете.

– Нам квартиру дали! – однажды с порога сообщила жена, радостно сияя глазками-мальвами.

– Ну, слава тебе, господи! – Он тоже засиял. – Значит, всё-таки добил я этих оглоедов. Я вчера ходил по кабинетам, позавчера. Тебе не говорил, чтоб зря не обнадеживать. А вот им прямо так и заявил: я вас добью!

Одёргивая юбку, Мальва усмехнулась. – Добил! – сказала как-то многозначительно.

Сердце Пашки отчего-то дрогнуло, но буксовать на ровном месте не было причин, тем более что Мальва открыла сумку, вино достала, фрукты.

– Муж, объелся груш! Давай обмоем!

Она как-то странно себя стала вести – вызывающе, подковырками.

– Что с тобой? – Ничего. Наливай.

Он посмотрел, как Мальва жадно выпила. – А чего ты глушишь? Как грузчики в порту.

Тыльной стороной ладони она вытерла кровавый отпечаток вина, оставшийся на губах.

– Большая радость – большая выпивка. Кажется, так твой папенька покойный говорил?

Отодвинув рюмку нетронутого красного вина, Скрипалёв оделся.

– Пойду, схожу за сыном.

Возле детского садика он остановился, напряжённо глядя в голубую даль, где пропадало солнце. Рваные чёрные тучи клубились на горизонте. В чёрной сердцевине туч время от времени сверкало, будто распускались и тут же вяли поднебесные цветы. По степям катилась первая весенняя гроза, с каждой минутой свежело. Деревья широкой своей парусиной ловили крепкий ветер – молодая листва трепетала, бледнея исподом. Ласточки слетели с проводов – попрятались. За рекою на лугу лошади встревожились – гривы трепетали на ветру.