Николай Гайдук - Спасибо одиночеству (сборник)

Поглаживая старые ожоги на лице, похожем на сосновую кору, Часовщик тихо пилил бригадира:

– Говорил же, давай поменяемся. Нет, куда там. Надо загнать за бутылку.

– Лес рубят – кепки летят, – оправдываясь, проговорил Зимоох. – За твои золотые и стакана водяры не дали бы.

Клешней клянусь.

– Да у меня часы, смотри…

– Иди ты в баню, я сейчас только на пиво могу смотреть. А всё остальное – и в том числе рожу твою – глаза бы мои не видели.

– Ты на свою посмотри. – Сеня криворото улыбался, не обращая внимания на то, что «красавчиком» заделался после пожара в тайге под Ленском.

«Отважный парень – этот Сеня! – удивлялся Скрипалёв, глядя на изуродованное лицо. – Лично я с такою фотокарточкой даже из дому не вышел бы!»

Где-то над причалами чайка изредка вскрикивала, волны вразнобой шебуршали под резкими порывами ветра. От берега доносило оттаявшей землёй, обвалившейся гигантскими глыбами, пахло мокрым ободранным деревом; красноватая сосново-кедровая кожа лохмотьями свисала с плотов, пострадавших в пути.

– Сыграл бы, что ли, – буркнул Зимоох, покосившись на гитару. – Тоска.

Часовщик не унимался, усмехался.

– Зато вчера повеселился, да, бугор?

– Ну, а что ж ты хочешь? – Зимоох, снявши кепку, промокнул похмельную испарину, блестевшую на лысоватом темени. – Всё по полной программе: и целование, и мордобой.

Дальше двигались молча. Арктическое, малоприветливое утро там и тут грязь на дороге подкрасило едва заметным суриком. Крыши хилых строений издалека казались покрытыми цинковым свежим листом. За посёлком дорога раздваивалась – чёрною лентой ускользала куда-то в сопки, истерзанная траками тяжёлых тягачей, после которых в тундре лет пятнадцать трава не растёт.

Силуэт сухогруза горделиво маячил на фоне залива. Женский смех по-над водой послышался.

Остановившись передохнуть, Зимоох перекинул старый чемоданишко из руки в руку.

– Птаха, – позвал, оборачиваясь. – Моряки вон Белку плен захватили. Не жалко?

– Какую белку?

Зимоох удивился.

– Привет! Ну, такая… беленькая, пухленькая. Все челюсти подкованы железом. Мы же её специально подсадили к тебе. А ты, выходит, даже не узнал, как её звать? – Зиновий осуждающе покачал головой. – Белла втюрилась в тебя! Ты чо?

Ослеп?.. Ой, Птаха, Птаха. Ну, вахлак. И когда мы тебя только женим?

– Как только, так сразу.

– Так в том-то и дело, что Белка готова была… – Зимоох добавил нечто непечатное.

Скрипалёв смутился, опуская голову. Поскользнувшись на грязной кочке, взмахнул зачехленной гитарой и чуть не упал.

– Да иди они подальше эти белки-стрелки!

– Тоже правильно, – неожиданно согласился бугор. – С ними свяжись, потом беды не оберешься. Подцепишь чего-нибудь. Видишь, Белка эта по каютам скачет, как сучьям. Сучка.

– А тебе завидно? – съехидничал Сеня Часовщик. – Я сейчас завидую только тем, кто с пивом.

– Да вот они-то с пивом. Моряки.

– Не трави мне душу, Часовой.

Глядя в сторону сухогруза, Скрипалёв пожал плечами. – А может, не она?

– Один хрен – баба! – Зимоох махнул своей уродливой клешнёй. – Все они такие. Знаю. Ходил матросом, так потом…

Жена потребовала справку от гинеколога. Скрипалёв остановился.

– От кого?

И вся бригада плотогонов, как по команде, остановилась.

– Слышь, братва? – Часовщик за голову схватился. – Бугор наш ходит по гинекологам!

– Заткнись! – багровея, рявкнул Зимоох. – Я хотел сказать…

Но его уже никто не слушал. Плотогоны, размахивая руками, чуть со смеху в грязь не попадали посредине дороги.

После взрыва хохота мужики приободрились и дальше потопали с новою силой – широко и напористо, так они ходили бензопилами и топорами по дебрям страны Плотогонии. Здание аэропорта впереди замаячило.

Полосатая «штанина» полоскалась на ветру.

– Не опоздали! – Бригадир едва не перекрестился. – Надеюсь, пивко тут есть?

– А как же? – ухмыльнулся Часовщик, увидев замок на буфете. – Пивко тут холодненькое. Запотевшее.

– Сеня! – Скрипалёв осуждающе покачал головой. – Ты, однако, садист!

– Садовод, – спокойно парировал Сеня. – Я в городе Мичурине родился.

Бригадир напился водички из-под крана.

– Вот и возьми туда билет. Мичурин.

– Только об этом и думаю! – Сеня почесал свою «сосновую кору» на щеке. – Вот получу расчет – и уперёд! На родину! Там мамка заждалась. И женушка моя чуть вдовой не стала.

Я тут с вами прошёл и огонь, и воду. А медные трубы я хочу пройти на родине моей. Надоела ваша Плотогония.