Сергей Коломиец - Дорогие мои земляки

Склад быстро разметили на отдельные комнаты, общий коридор, умывальник, место для печей. Коммуной будете жить, как после гражданской, помнишь учитель? Да-да, закивал тот головой, если не поленитесь, сказал Тимофей, бревен заготовите, баню срубим.

Работа кипела, помогали и большие и малые, к обеду склад было не узнать. Оставалось сделать топчаны, да залатать кое-где дыры. Вернувшись после обеда, плотники заметили, что многие матери старательно укачивали плачущих детей, украдкой шлепали старших. Мужики, сказал Тимофей товарищам, смотрите, дети ведь голодные, к председателю надо идти. Увидев подошедшую, завхозшу попросил, иди к завскладу, начальство, наверное приказало их кормить. Да была я уже у него, утром ходила. Некогда говорит мне переезжаю, потерпят ваши гансы.

Ну гад, матюкнулся Тимофей, давай мужики по домам, несите кто что может, не по-людски это детей морить. Вернулись скоро, принесли хлеб, картошку, сало. Ешьте сказала завхозша, к ужину что-нибудь горячее придумаем. Плотники не выдерживая вида детских дрожащих рук, жадно тянущихся к хлебу, отошли подальше, закурили, стараясь не глядеть друг на друга. Наголодались, сказал Тимофей, отдавая учителю Ланге мешочек с самосадом. Тот, благодаря, подтвердил, последние два дня можно сказать ничего не ели. Беспалый плотник сказал завхозше, ты иди ищи председателя, пусть этот куркуль завхоз, выдаст людям пропитание, заодно про печника узнаешь, когда он будет.

К вечеру топчаны были готовы, даже туалет успели сколотить из остатков горбыля. Плотники собрали инструменты, присели отдохнуть. Подъехал председатель, осмотрел сделанное. Кто у вас будет за старшего, идите на склад, получите муку, крупу и все остальное, список у завсклада есть. Печки поставим через два дня, печник у нас приболел. Плотникам приказал-завтра на ферму, ремонта там много. Председатель, попросил Тимофей, ты этому куркулю завскладу хвост прищеми, никого не признает гад. Тот садясь на дрожки посоветовал, ты с ним не особо связывайся, знаю какой он. Ты пять лет лес пилил за свой язык, а ума не набрался, можешь обратно туда угодить. Неужели не понял как там оказался.

О приезде переселенцев поговорили и перестали, не до того было. Горе все чаще катилось по избам, все чаще доносились на улицу русские и казахские, украинские и белорусские плачи и причитания. Кланя-заполошная, бегая за почтальоном, угрюмым солдатом на деревянном протезе, дико хохотала, и вы сейчас реветь будете и вы тоже. Люди говорили, господи, всегда хорошим считалось с убогим повстречаться, а сейчас хоть домой возвращайся, крестились женщины, шагая на ферму. Все меньше становилось в селе мужчин, отправив очередных, все мрачнее становился председатель. Из райкома приходили бумаги, одна грознее другой, все чаще на правлении возникали неразрешимые вопросы, где взять лишние руки, на чем возить корм?

Старый Каирбек, проводив на фронт старшего внука, совсем сгорбился, на заседаниях сидел нахохлившись, как старый воробей. Анисья как-то спросила у завсклада, ты Андреич грамотный, скоро ли немца погоним, когда начнем бить на его земле и малой кровью? Тот что-то пробурчал себе под нос, а потом всем ясно сказал, что фуража будет выдавать на треть меньше. Все обратили удивленные взоры на председателя. Не отрывая взгляда от стола, глухо ответил – на Украине враг, в Белоруссии, под Москвой, хлеба в стране не хватает. Все что осенью припрятали, придется отдать. Дак не украли же, для колхозного скота держим, не для себя. А молодняк, ахнула Анисья, а молоко откуда возьмется? Соломой будем кормить, рыкнул председатель, завтра все в степь, за соломой, осенью не подвезли к фермам, не заскирдовали, теперь с полей будем возить. Сколько сил хватало, столько и возили, людей мало, лошадей не хватает, выше себя не прыгнешь, гомонили правленцы, не прав ты Кузьмич. Как у нас с сеном, спросил у завсклада председатель, в степи много осталось? Смотри, головой за него отвечаешь. Ладно, буркнул завсклад, сам знаю.

Замерло село, оцепенело, работа поглощала свободное время, с фермы бежали к своим коровенкам, часто голодным детям. Бураны ударили, света белого не видать, в степь ехали по несколько саней, морозились, выли и плакали от боли. А утром снова шли на работу, снова возили корм, чистили навоз, поили скотину. Забегали в теплые молоканки, сторожки, отогревались у печей и снова работали до красных огней в глазах. А дома ждали дети, фотография на стене, на которой пропавший кормилец смотрел на семью вечным неизменным взглядом.