Александр Тихорецкий - Выстрел по солнцу. Часть первая

И все-таки, несмотря на скептицизм, смутная надежда на волшебное превращение из пешки в ферзя вскружила Женьке голову. Постепенно мысль о ночном купании в Черном озере всецело завладела им. Выбрав день, он собрался с духом, подготовил фонарик, спички, несколько кусков хлеба и плавки.

Впрочем, как только стемнело, решимость его как-то сама собой стала съеживаться и съеживалась до тех пор, пока не исчезла бесследно.

Он представил себе ночной лес, чужой, незнакомый, полный тревожных неожиданностей. Фантазия живо нарисовала ему кромешную тьму безлунной ночи, безлюдье, мрачную, угрюмую чащу, где только одинокий, тоненький луч фонарика служит нитью, соединяющей странника с миром людей. Он вспомнил, что и ярким летним днем листва деревьев, окружавших озеро, почти не пропускала солнечного света, так, что вокруг царил полумрак, вспомнил и ужаснулся. А что же тогда там сейчас, ночью? Страшно представить! А вдруг там нечистая сила?!

Женька почувствовал, что сердце так и заходится от страха. Внутренний голос убеждал, что все это – чушь, что нечистой силы не существует, но Женька уже знал в тот момент, что и внутренний голос – его враг. Как он смеет уговаривать Женьку не замечать очевидного только потому, что сам не верит в это? И зачем? Для того, чтобы заманить его в ловушку?

Он не пошел на Черное озеро. Ни в эту ночь, ни в следующую. Можно было бы и вовсе забыть об этой глупой затее, записав ее на счет неудовлетворенного самолюбия, однако, совесть не давала ему покоя, и, рискуя навлечь на себя недовольство «есаулов», Женька еще раз прогулялся туда днем.

Стоя на берегу, он мечтательно представлял изумленные глаза Ленки Грушковой, принимающей букет из лилий, румянец на ее щеках, дрожь в голосе —верные признаки влюбленности, и не на шутку разволновался. Разошедшееся воображение продолжало рисовать ему прочие, не менее соблазнительные картины, и Женька решился —сегодняшней ночью он совершит задуманное!

Но случилась история с ужом, и теперь Женька сидел на упавшей сосне и думал о том, что, и он, и это дерево – жертвы какой-то губительной причуды судьбы. Ведь, рядом росло много других деревьев, сухих, умирающих, но стихия почему-то выбрала своей жертвой именно это, молодое и полное жизни.

А какими принципами руководствовалась судьба, выбирая в аутсайдеры его? Чем лучше Бегунов? Или Каменев? Но у них есть друзья, им весело друг с другом, интересно. И нечего рассуждать о разнице в интеллектах, если бы дело было только в этом, они бы просто слушали его, Ленского, слушали, открыв рот. А сказка о гадком утенке – просто анахронизм, она осталась в прошлом вместе со своим автором, в его достопамятных, поросшим мхом временах…

И вот он сидит, погруженный в свои совсем недетские размышления, и лесная тишина тихо вплетается в мелодию одиночества в его душе. Что ждет его дальше, там, за гранью невидимого меридиана, разделяющего нашу жизнь на «до» и «после»? Подарит ли судьба ему удачу и успех, или суждено ему лежать разбитой сосной на холодной и унылой дороге жизни?

Внезапно Женька снова оказывается на узенькой тропинке, уходящей вглубь прибрежных зарослей.

Здесь в сон вторгается небо, высокое, раскаленное до белизны, миллионы звуков, сплетенные в упоительное тождество тишины, густые, одуряющие запахи лета. Словно некий таинственный ветер вернул его в детство, и снова повеяло сладостью разомлевших цветов, терпким ароматом ежевики, едва уловимой речной свежестью.

Зрение, внезапно ставшее панорамным, дарит ему этот день во всем его июльском великолепии. Грациозные сосны, застывшие зелеными кронами в знойном мареве выси, широкое раздолье луга с редкими инкрустациями красавцев дубов, пару буслов, фарфоровыми статуэтками замерших вдалеке…

Надо нырнуть вслед за Вовкой в заросли, но ноги тяжелеют, не могут оторваться от земли – на каждом шагу Женьку поджидают змеи. Дружки Каменева уже пообещали, что именно так и накажут его – бросят в лицо ужа, и при одной только мысли об этом, непреодолимый ужас охватывает его, и хочется немедленно спрятаться где-нибудь, где-нибудь там, где наверняка не бывает и не может быть никаких змей.

Женька знает, его палачи выполнят свое обещание – таков негласный закон их таинственного мальчишеского мира. И, кроме того, два «есаула», Сашка Михаленко по кличке Гога и Олег Холодов, которого все называли Холод, запугивали его, рассказывая подчеркнуто серьезными голосами, что в таких местах много змей. Вообще, эти места так и называются – змеиные. Так что, еще, повезло, что Каменеву и остальным попался уж. С таким же успехом они могли поймать и гадюку, а уж тогда кому-нибудь из них пришлось бы несладко.