Александр Тихорецкий: Выстрел по солнцу. Часть первая

Не дожидаясь новой атаки, не вытирая с лица кровь, Ленский бросился на врага. Холодов оступился, упал на спину, и Ленский прыгнул ему коленями на грудь. «Есаул» охнул, попытался закрыться руками, но Ленский сильно и методично, словно исполняя страшный приговор, стал бить его кулаками по лицу, ладоням, между них.

Время остановилось для него. Он бил и бил, добираясь до глаз этого чудовища, глаз, в которых живет, прячется мерзкая, ненавистная подлость.

– Стой! Остановись же! – кто-то тянет его за плечи. Потом тот же голос в сторону: – Как его зовут? – и опять к нему: – Женя, Женечка, остановись! Ты же убьешь его!

Ленский почему-то слушается, замирает с поднятым кулаком. Холодов тоненько скулит, пытаясь выбраться из-под него, окровавленный, дрожащий, отвратительный, и, опершись на него рукой, Женька медленно поднимается. Все качается перед глазами. Качается лес, какие-то мальчишки, со страхом и любопытством глазеющие на него, какой-то незнакомый парень, предупредительно вскинувший руки ладонями вперед. Он что-то говорит ему… Что?

– Все, Женя, все закончилось, – слова незнакомца доносятся до слуха слабо, глухо, будто из другого мира.

А кто такой Женя? Он? Странно, ему кажется, его зовут совсем не так, а по-другому. Вот только как, не вспомнить…

– Что здесь происходит?

Ленский чувствует облегчение. Наконец-то! Вот это – знакомый голос, голос Олега Львовича, воспитателя отряда.

– Это безобразие! Это мои дети! – голос растет, раздувается, рвется на части, как лопнувший воздушный шарик. – Кто их так избил? Это он? Подонок!

Ленский видит направленный на него палец Львовича. Палец двоится, колеблется в волнах тумана, откуда-то опустившегося на поляну. Он виноват? Ну, и пусть! Только бы отдохнуть. Безумно хочется упасть. Упасть и заснуть…

– Подонок – это вы! – пробиваются сквозь туман невероятные, неслыханные слова. – Это с вашего ведома эти негодяи напали на ребенка, и вы за это будете отвечать! Этот мальчик вчера перенес сильнейший стресс, а вы утаили это от руководства лагеря и от врачей! Более того, вы уже сейчас пьяны, от вас разит за версту! Не хотите пройти освидетельствование?

Провал. Молчание. Тишина… Затем снова незнакомый голос, теперь сосредоточенный, мягкий:

– Так, ребята, давайте его под руки…

Чьи-то руки подхватывают, несут. Второй раз за сутки его таскают на руках. Может, он герой? Как олимпионик в Древней Греции? А, впрочем, все равно.

Небо над головой колышется ультрамариновой бездной, оно все ближе и ближе, и Женька, то ли поднимается, то ли падает в него. Хватаясь за последние обрывки яви, он пытается рассмотреть в небе что-то, чего не видно с земли, но здесь мгновенная абсолютная тьма наваливается и поглощает его сознание.

Когда Женька очнулся, потолок над ним был девственно белый, без малейшего намека на оттенки, что для него означало – спокойствие, спокойствие и безопасность. Впрочем, полностью довериться магии приметы мешала неясная тревога, острой занозой засевшая в сердце. Он прекрасно помнил все, что с ним случилось, вот только не разъясненными оставались две вещи: кто такой незнакомец, так дерзко отбивший его у Львовича, и где он, Женька, сейчас находится? На последних минутах боя он потерял сознание, и поэтому не мог вспомнить все до тонкостей. Впрочем, кажется, и ему тоже досталось от Холодова.

Женька едва заметно пошевелился. Не хватало еще дать повод для разного рода шуточек, если кто-нибудь за ним наблюдает. Но никого не было в комнате. Тогда Женька пошевелился уже смелее, но тут под ним пискнули пружины, и он затих. Саднили кулаки, и что-то над правым глазом мешало и закрывало обзор. Ну, что ж, тоже неплохо. Значит, цел, и наверняка в лагере. Вот только, где?

Дверь в комнату распахнулась, и Женька моментально зажмурился. Сделал он это больше по привычке, чем из страха, и тут же почувствовал легкую досаду на себя. Зачем притворяться? Видимо, вошедший думал так же, потому что, довольно бесцеремонно уселся на край кровати, взял руку Ленского, нащупал пульс. Полминуты спустя он со вздохом проговорил:

– Да ладно тебе притворяться, всю программу мне культурную срываешь!

Это был тот самый голос! Женька открыл глаза. Перед ним сидел парень лет двадцати пяти, в красной футболке с якорем и в джинсах. Короткая стрижка, округлое лицо, серые внимательные глаза за стеклами очков в тонкой серебристой оправе.

Неожиданно Женьке захотелось подружиться с этим парнем. Подружится по-настоящему, крепко и надолго, как в книжках. Впрочем… Он грустно улыбнулся. Еще одна несбыточная мечта. Не много ли будет для него? Видимо, что-то изменилось в его лице, потому что парень неожиданно серьезно сказал: