Александр Тихорецкий: Выстрел по солнцу. Часть первая

Журов схватился за голову.

– О какой спешке идет речь? – опять застонал он. – Вы что, оба с дуба рухнули? Десять лет мы с вами ведем поиски, рискуем, прячемся, погибаем. И тут, совершенно неожиданно, прямо в руки, нам дается подсказка, а мы вдруг становимся гипертрофированно осторожными и высокоморальными! Ребята, опомнитесь! Я ведь не призываю уничтожать страны и континенты! Я уговариваю, умоляю исполнить свое предназначение!

Вспомни, Женя, как ты переживал, когда я рассказывал тебе о минутах, решивших судьбы миллионов. Или о нескольких метрах, изменивших ход истории. Вспомни, о чем мы мечтали еще там, в Городе, когда только встретились! Какие клятвы давали в поезде, уезжая в Москву! Какая же здесь спешка? Мы просто нашли то, что искали, и теперь за нами – только решение!

– Ты сначала призрак найди, – язвительность в голосе Силича неуловимо сквозила миролюбивыми нотками, – а то какие-то решения. Клятвы, история!

На минуту в комнате воцарилась тишина. Силич сосредоточенно рассматривал свои ногти, Журов нервничал, то и дело, поправляя очки, ерзая и барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Ленский задумчиво вертел в пальцах бокал, делая вид, что любуется игрой света в коньяке. Все словно ждали какого-то условного сигнала, после которого можно будет вновь говорить. Молчание затягивалось.

Первым не выдержал Журов. Он резко повернулся к Ленскому, блеснул стеклами очков.

– Ну, так что, Жень, продолжаем работать?

Теперь в голосе его слышались непривычные, робкие и даже просительные интонации.

– Да, Жень, – поддержал друга Силич, – давай уже определяться. Хватит спорить, надо дело делать.

Ленский стряхнул с себя оторопь. Как же он устал! Усталость – во всем теле, в каждой клеточке, каждом нерве. И, все-таки, он чувствовал, как против воли легкая, прозрачная усмешка раздвигает его губы. Что ж, он может позволить себе несколько мгновений триумфа. Кажется, сейчас нити провидения – у него в руках, и нет силы, способной изменить, нарушить эту данность. И это, пожалуй, квинтэссенция последнего десятилетия, итог всей его деятельности. Разве не об этом были его мечты?

Жаль, ни Славка, ни Журов, не способны оценить его мужество, его дальновидность. Прекращая эксперимент, он вовсе не снимает с себя ответственности, даже наоборот. Сколько передряг впереди! Сколько ссор, споров, объяснений! А если так – сегодня он заслужил немного отдыха. Пора, давно пора заканчивать. Еще пару вопросов для проформы, и – все.

Он постарался изобразить на лице глубокомысленность.

– А что наши друзья из-за лужи? Что у них слышно?

– Да, ни черта у них нового, – Журов досадливо поморщился, – топчутся на месте. Если, конечно, я не пропустил нового материала.

Силич заворочался у себя в кресле.

– Нет никакого материала. Было бы что, мне бы уже все уши прожужжали. Да у них это направление с самого начала бесперспективным было признано, они и не прикрывали его только потому, что у нас есть такое же. Кстати, как бы и нас не прикрыли, десять лет уже на месте топчемся. Слухи разные ходят в последнее время.

– Не прикроют, – Журов уверенно блеснул линзами очков, – я им пару разработок второстепенных подкину, пусть подавятся. Лишь бы главным не мешали заниматься. Ну, так что, Женя? – он повернулся к Ленскому. – Ты же сам знаешь, мы без тебя – только на разговоры и годимся. Говори свой вердикт!

Ленский окинул друзей проницательным взглядом. Вот сидят они умные, надежные, верные. А что будет с ними, если его не станет? Как распорядятся они собой, своими судьбами?

Резко, как никогда, остро обрушилось на него одиночество. Слабеющей рукой провел он по покрытому испариной лбу, словно стряхивая, словно отгоняя тоску.

– Хорошо, – неожиданно для себя выговорил он, хотя, за секунду до этого совсем другие слова вертелись у него на языке.

Он встрепенулся в запоздалом порыве отчаяния, будто пытаясь отмотать время назад, но Журов и Силич уже оживленно зашевелились, уже победные восклицания сотрясли воздух, и он понял: что бы он сейчас, ни сказал, что бы, ни сделал, все будет бесполезно.

Он отпустил события, отпустил, словно стрелу с тетивы, и ошибка, совершенная только что, непоправима уже потому, что никому не дано предугадать ее последствия. Лишь в будущем спрятан ключ к прошлому, лишь будущее способно оправдать его.

Ленский смотрел на возбужденные лица друзей, видел на них печать своей неосторожности и терзался ею, не в силах что-либо изменить.