Наталия Гилярова - Неигра

– Обо всём? Но я здесь ничего не знаю и не понимаю! У вас всё так странно. Так нелепо и запутано, все знаки и подмены. Даже чувства смутны.

– Откуда ты знаешь? Лежишь тут, как бревно…

– Просто язык чувств – мой родной…

– Ты, вообще, откуда?

– Оттуда, где вся жизнь – чувство.

– Отстой! Лучше приключения!

– Я могу рассказать тебе кое-что, – задумчиво произнес малыш.

– Ну! – обрадовалась Анка.

– Только я буду рассказывать так, как умею. Что-нибудь значительное так трудно выразить на незнакомом языке. Чем образ ярче, тем бледнее он выходит…

– Не грузи! – нетерпеливо прервала Анка.

Младенец задумался и неуверенно начал:

– Когда-то на свете жил один-единственный Мастер. И больше никого на свете не было. Он смастерил себе из тростника дудочку. И после этого делать ему было совершенно нечего. А времени – бесконечно много. Он сидел и играл на дудочке… Представила?

– Ну!

– Но он был Мастером и вечно играть – не мог. Не в его это характере. Пошел побродить и увидел Дерево… Дерево, которое увидел Мастер, было тоже единственным на свете. Поэтому его нельзя назвать самым красивым. Оно было похоже на каштан, и на вишню, и на сосну, и на пальму, и на баобаб. Хотя баобаб, говорят, трава, но я не очень верю. В равной мере на все деревья, сколько их ни известно теперь ботанике. Огромное, как целое солнце, оно не росло – ему было некуда…

– Отстой! – прервала Прошкин рассказ Анка. – Ненавижу сказки! Даже в детстве ненавидела. Ты, всё на свете, вроде, знаешь, чего никто не знает… Короче, расскажи хотя бы про «Фломастеров»… Не засохли ещё эти уроды?.. Прошка, почему ты на меня не смотришь, закатил глаза и побелел? Ой, что с тобой?

В коляске, завернутое в потрепанную зеленую тряпку, лежало изящное изваяние кудрявого мальчика, белое и почти прозрачное. Анка хотела взять его на руки, но не смогла. Мальчик был мраморный.

– Что же это такое! – растерялась она. – Прошка, перестань дурака валять! Это же не интересно!

Изваяние молчало. Анка позвала прапрабабушку.

– Что, новости начинаются? – прибежала Августа.

– Да, новости! Я не захотела слушать его глупую сказку, а он обиделся! – пожаловалась Анка.

Августа склонилась над коляской:

– Прошенька, расскажи лучше мне. Ты рассказываешь чудесные сказки, где ей их понять, она ещё ребёнок! А я могу слушать бесконечно. Ну перестань сердиться!

Изваяние оставалось неподвижно.

– Ты что-нибудь понимаешь, ба? – воскликнула Анка.

– Нет. Давай звонить в музей – пусть пришлют экспертов.

– Но они заберут Прошку!

– А что делать? Ты посмотри на него – это, может быть, даже римская копия с греческого оригинала. Ведь это Амурчик. А если он пропал откуда-нибудь или украден?

Она включила телевизор. Там уже передавали новость: в Пушкинском Музее Изобразительного Искусства в тринадцатом зале только что исчез со своего постамента «Амур» Фальконе! Не такой уж древний, правда. Всего лишь восемнадцатого века. Но в музее всё равно ужасный переполох.

– Я звоню в Александровский! – всполошилась и Августа.

2. Прошка-Амур и Вася Пузырь

Забирать мраморного ребенка в тихий дом Августы явилось семь искусствоведов, два милиционера, директор музея Данилова, смотрительница-свидетельница и старушки-соседки, глухая и слепая – понятые. Они составили протокол и хотели уже унести Прошку, когда директор заметила, что хорошо бы чем-нибудь обернуть статую от любопытных глаз. Анка протянула зеленую тряпку – последнее, что осталось у нее от Прошки.

– Он хотел носить это вечно, – объяснила она и… заплакала.

Директор Данилова осмотрела рубашку и отдала назад.

– Можете оставить себе. Вам, должно быть, это дорого.

– Спасибо, – от души поблагодарила Анка.

И они ушли, унося с собой Прошку. Все, кроме одного искусствоведа, который, казалось, был очень огорчен всем увиденным.

– Что же Вы плачете так горько? – распереживался он. – О чем Вы? Я понимаю, что расстаться с таким произведением искусства, как «Амур» Фальконе нелегко, но ведь Вы сможете приходить в музей и любоваться им на прекрасном постаменте!

– Да на фига мне «Амур»! – возразила Анка сердито.

Она вытерла глаза и взглянула на искусствоведа. Черные лакированные ботинки, а до самых ботинок – широкое клетчатое пальто. Пальто с пелериной и тронутые благородной сединой чуть вьющиеся волосы до плеч. Открытое, веселое, умное лицо с удивленно приподнятыми бровями, черная шляпа, черные перчатки и – осанка. Анка вроде как онемела, а гость продолжал говорить: