Геннадий Степанов - Оглянись, незнакомый прохожий…

– Положь на место! – тихонько скомандовал я. Дед встрепенулся и, косясь на спящую бабку, выхватил у внучка бутылку. Он быстро вылил ее в себя и потянулся за пивом. Но внучек уже опорожнил пол бутылки и деду досталась только половинка. Смотреть на это нахальство мне не хотелось и я вышел в тамбур.

Через минуту вышла Вера из купе проводников и позвала к себе пить чай.

Я зашел и увидел там еще одну проводницу. У них на столе лежал бисквитный торт, порезанный на кусочки, и стояло три стакана чая, в подстаканниках.

Мы пили чай и болтали о том и о сем. Потом женщины начали жаловаться на судьбу, потом жалели проводника Юру, выброшенного с поезда, жалели свою уже прошедшую молодость и еще много чего жалели. Мне стало скучно и я пошел к себе в купе.

Зайдя, я увидел, что дед с бабкой уже спали, а внучек в это время обшаривал карманы дедушкиного пиджака. Увидев меня, он не на шутку испугался и замер с открытым ртом.

– Прикрой помойку, юный поганец! Плохо жизнь начинаешь.

Пацан закрыл рот и, сопя, улегся на свое место лицом к стене.

Утро было серым и дождливым. Поезд поливало как из душа. От прежней жары не осталось и следа. Москва встретила нас серым цветом как в старом не цветном фильме. Попрощавшись с Верой, я пошагал на метро…

… Приехав на Курский вокзал, я купил билет на электричку и вышел на улицу. Дождик уже почти перестал, хотя еще и брызгал мелко, несмотря на выглянувшее солнышко. Где-то громко играла музыка. Пройдя немного, я завернул за угол. Тут стояли киоски всех мастей, табачные, газетные и прочие. В конце ряда стояла бочка желтого цвета с надписью КВАС. К ней выстроилась огромная молчаливая очередь. В руках у людей были банки, бидончики и прочая посуда под квас. Глядя на них, я подумал: вот ведь русские люди, на дворе поздняя осень и уже довольно холодно, а они за квасом стоят, да еще мороженое зимой уплетают с удовольствием.

В конце очереди стоял необычайно худенький мужичек в выцветшем сиреневом трико с оттянутыми коленками. На голове у него была одета детская панамка. В одной руке мужик держал авоську с банкой, а в другой транзисторный приемник ВЭФ. Он глядел куда-то наверх, рот его был открыт и к нижней губе прилипла папиросина. Тут подошла бабулька и спросила у мужика.

– Милок, ты последний за квасом?

– Ба-а-буль, па-а-следний то я па-а-следний, но не за квасом, а за пи-и-вом.

– Так тут же квас продают. Вон и на бочке написано «квас»!

– Та-а-к эт че? Я выхо-о-дит два-а-дцать ми-и-нут за ква-а-сом стоял, что ли?

Очередь оживилась и захохотала. Появилась тема для обсуждения, юмора и прочей болтовни. Да еще радио у мужика громко обьявило погоду – без осадков – и все вообще развеселились. Мне до электрички было час свободного времени и я пошел дальше. Дойдя до конца ряда киосков, я заглянул за них. Там три цыганки охмуряли девицу, по внешнему виду провинциалку.

– Яхонтовая моя, положи еще монетку на ладошку и будет тебе счастье…

Я, сделав серьезное лицо, крикнул.

– Сержант, заходи с той стороны, а мы с лейтенантом отсюда. Давай-давай, тут они к девушке пристают.

Цыганок как ветром сдуло. Девица с лицом мумии шарила у себя в сумочке и вдруг заревела в голос.

– Последнюю десятку украли, заразы таки-и-е-е. На что я теперь билет покупать бу-у-ду-у…

– Откуда ты, царевна Несмеяна?

– Из Иванова-а-а.

– А-а. Город невест.

– Ва-а-ам смешно-о-о.

Я дал ей десять рублей и посоветовал держаться подальше от этой публики.

Кое как убив время, я в конце концов сел на электричку. В вагонах было почти пусто. Народу было мало. На улице опять пошел осенний дождь, затяжной и нудный. Электричка тронулась и за окном поплыли унылые осенние пейзажи, меняясь один за другим.

Я закрыл глаза и задумался. Думал я про тех людей, которых я попросту раньше не знал и которые стали мне бесконечно дороги. Где вы сейчас, милые моему сердцу люди? Где Володя Ткач, где добрый старик Мрыль, где Зося, Иван, Лиля, рассеянный Степаныч и все, все, все? Все теперь в далеком прошлом. Мне стало нестерпимо тоскливо от этих мыслей и дождь, стуча в окно, горько оплакивал мою тяжелую утрату.

Уже смеркалось. Я подошел к родному дому. В окнах горел свет. Рядом суетился верный пес Тобик, облизывая мне руки. Я посмотрел на окна и у меня подступил ком к горлу. Постояв минуту, я тихонько постучал. Дверь открыла МАМА.