Геннадий Степанов - Оглянись, незнакомый прохожий…

В буфете, как всегда, выбор был не велик и я заказал «резиновую» курицу, ячменный кофе и два коржика, напоминающих по твердости точильный камень. Я, расплатившись с буфетчицей, пошутил.

– Скажите, у вас ножи острые?

– А че тебе? – напряглась буфетчица.

– Давайте, я их наточу, – и я изобразил, будто я об коржик точу ее тупые тесаки.

– И-и-ди уж, точи-и-ильщик, а то ща милицию вызову. Ходют тут…

Я засмеялся и пошел на свое место. Управившись кое как с курицей и половину выкинув, я принялся за холодный уже кофе в бумажном стаканчике. Обмакнув в него коржик, я попытался его размочить, но быстро понял, что его даже в кипятке не отпаришь. Все это время за мной наблюдала одна из теток, сидящих напротив. Она медленно очищала куриное яйцо от шелухи. Также медленно она протянула его мне.

– Скушай, милок. Не побрезгуй. А буфетное-то выкинь, не травись.

– Спасибо.

Секунда – и яйца не было. Тетка также медленно дочищала второе и уже молча протянула мне. Это яйцо я съел также быстро.

– Мама, дайте ему хлеба и соли. Ну что вы, право… – произнесла женщина помоложе и отломила мне половинку батона. Потом она открыла баночку и насыпала мне в ладошку соли. Тем временем тетка очищала третье яйцо, которое я тоже умял. Мне протянули минеральную воду и я сделал несколько глотков. Тетка сунула мне четвертое яйцо, которое я съел скорее из благодарности, нежели от голода.

Потом я долго бродил по вокзалу и рассматривал все вокруг. Надо сказать, что мне всегда нравилось со стороны рассматривать большое количество народу. Тут были и пассажиры одиночки. Эти, как правило, держались особнячком, где-нибудь в сторонке, читая газету или журнал и время от времени поглядывая на часы. Тут были и пары влюбленных, едущих неизвестно куда и неимоверно счастливых от того, что едут вместе. Тут и старики согбенные. Иной раз думаешь: вас-то куда черт несет, в таком-то возрасте? Лежали бы себе на печи и смиренно ждали Страшного суда. Тут и вездесущие, канючившие дети… Ма-а-ам ха-а-ачу мароженое… Какое мороженое, доча, зима на дворе… А я-я-а ха-а-чу!

Внезапно меня похлопали по плечу. Я обернулся и увидел здоровенного казаха в милицейской форме с закатанными рукавами на рубахе. Он протянул требовательно мне руку и молча смотрел на меня каким-то тупым оловянным взглядом. Я не понимал, что от меня хотят и только боковым зрением увидел, как второй милиционер проверял паспорт у мужика в шляпе и с портфелем. Я достал паспорт и протянул милиционеру. Но тот снова, не заглядывая в паспорт, протянул руку. Я снова глянул на мужика в шляпе. Тот предъявил билет. Я тоже достал билет и отдал его милиционеру. Он несколько секунд таращился в мой паспорт и в билет, потом протянул их мне обратно, при этом отдал честь. Я удивился и шутливо тоже козырнул ему. На что он, смеясь, произнес.

– Пусой голова рука не прикладывай.

Я пошел на свое место от греха подальше. Время шло долго, но тем не менее к утру на вокзале уже было пусто. Все пассажиры разъехались кто куда, а новых почему-то не прибавилось. До поезда оставалось чуть меньше часа и посадку еще не объявляли. Тут я заметил мужика лет тридцати с небольшим. Он долго наблюдал за мной и, наконец, подсел ко мне…

– Ну че? – спросил он, как-то неестественно улыбаясь.

– А ниче, – отпарировал я.

– Деньги есть?

– Есть. В трусах зашитые, – съязвил я.

– Да ты не бойся. Мне много-то и не надо.

– Представь себе, я и не боюсь. Озвучь, зачем тебе приспичило у меня деньги выцыганить.

Парень удивленно посмотрел на меня и спросил.

– Так ты че, ниче не знаешь?

– А че я должен знать?

– Ну, там на улице фотки порасклеены. Ты че, их не читал?

– Да вроде нет. Не успел еще.

– Понятно. Парнишка, ты меня извини, конечно. Я, может, не с того начал. Я приболел сильно. Нужны таблетки. Вон там видишь аптечный лоток? Купи, если денег не жалко, мне таблеток. Скажешь, по Бехтереву. Так вышло, что у меня денег ни копейки.

Не знаю, почему, но я поверил парню и пошел к лотку. Попросив таблетки, я с трудом произнес их название. Продавщица потребовала рецепт и мне пришлось соврать, что лекарство нужно матери, а я потерял рецепт, и что я ей скажу, придя домой, и что не умирать же ей из за моего растеряйства. Аптекарше понравилось слово растеряйство и она продала мне таблетки. Я отнес их парню. Он меня поблагодарил. Принял одну из таблеток, запив водой из бутылки, торчащей у него из кармана. Потом он предложил пересесть в уголок, где мы не так бросались в глаза. Когда мы уселись на новом месте, он вдруг сходу, без всяких предисловий, поведал мне свою, скажем так, не простую историю.