Геннадий Степанов - Оглянись, незнакомый прохожий…

Кое-как разместив свои вещи, целинники забегали из купе в купе, перекрикиваясь и решая, где собраться и выпить по поводу отправления.

От чистого воздуха в купе не осталось и воспоминания. Его с успехом заменил стойкий перегар.

Наконец шумная компания определилась, где им собраться и они решили накрыть стол в нашем купе. Прощай отдых, подумал я.

Быстро соорудив из чемоданов импровизированный стол, они выложили сюда все, что у них было. У входа красовался ящик водки и два ящика пива ТАЕЖНОЕ. Меня, не спрашивая, стащили с полки и усадили за «стол».

– Пацану не наливать. Молодой ишо, – сказал дядька с усами, как у Буденного.

– А кто ему наливает? Разве только граммулечку для аппетита, – и мне протянули полстакана водки.

Отпираться было бесполезно и я ее залпом выпил. Отовсюду потянулись руки с огурцами, с кусочками хлеба и колбасы.

– На, закуси.

И под дружный хохот целинников я принялся с аппетитом уплетать деликатесы, лежащие на столе.

Дальше мужики, опрокидывая одну за одной, изрядно окосели и мужик с усами попытался затянуть песню… Ничь яка мисячна, зорянка ясная. Видно хоть голки збирай…

Другой его останавливал и пытался включить Спидолу, приговаривая:

– Вот щас будут песни. Настоящие песни, а не те мудовые рыдания, что ты, Саня, тут затянул.

Включенная спидола, прохрипев, спела:

Утро, утро начинается с рассвета.

Здравствуй, здравствуй, необъятная страна!

У студентов есть своя планета –

это, это целина…

Мужик с усами схватил спидолу и сделал вид, что собирается ее об пол трахнуть. Назревал конфликт. Я решил быстренько его погасить и взял гармонь. Мужики обрадованно оживились. Я заиграл: Среди долины ровныя, на гладкой высоте, стоит, шумит высокий дуб, в могучей красоте.

… Как поют пьяные мужики, рассказывать никому не надо. Каждый из поющих в момент пения наслаждается именно своим голосом, и все поющие рядом только мешают ему. Поэтому всяк старается перекричать друг дружку. Вот потому-то дверь в купе отворилась и возле нее быстро образовался аншлаг. Кто-то кричал и требовал перестать орать. Кто-то веселился и кричал «давай-давай». Сквозь эту толпу протиснулась проводница Вера и как дирижер большого оркестра, взмахнув обоими руками, скомандовала: стоп. В этот самый момент вагон сильно качнуло и Вера плюхнулась на колени мужику с усами, от чего он как-то приосанился и густо покраснел. Смех был как в кинозале на популярной комедии. Вера вскочила, поправляя прическу и, одергивая юбку, смущенно проговорила.

– Билеты, граждане, быстренько мне сюда. Сходить будете, билеты верну.

Но пьяная публика была неуправляема и мужики горланили кто во что горазд. Я встал и хотел уже убрать гармонь, но все без исключения стали просить сыграть еще что-нибудь. Я выдвинул ультиматум.

– Я сыграю. Сыграю, что вам будет угодно и что я сумею сыграть, но при одном условии. Кто пожелает петь, так уж надо петь, а не орать, или за борт.

Все согласились. Но я позже пожалел об этих словах, ох как пожалел!

Я опять сел и молча смотрел на мужиков.

– Ну-у!!!

– Что ну?

– Играй!!

– Билеты доставайте. Вера-то ждет.

Все, кряхтя и матерясь, стали отдавать Вере свои билеты, за что она с благодарностью смотрела на меня. Я тем временем, потихоньку-потихоньку извлекая звуки из гармони, выводил: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…», постепенно усиливая. Я посмотрел на Веру и мы с ней, не сговариваясь, затянули на два голоса песню про рябинушку несчастную, которой не суждено перебраться к дубу. Мало-помалу все стали подпевать, и вот уже весь вагон жалел рябинушку. Потом была песня «Ой при лужке, лужке, при широком поле». Атмосфера царила какого-то праздника и кто ругался полчаса назад, уже сам предлагал: а может эту споем?

Тогда я решил спеть последнюю песню и на этом закончить весь этот балаган. Развернув гармонь, я запел: Прожектор шарит осторожно по пригорку, и ночь от этого нам кажется темней…

Закончив петь, я окинул взглядом слушавших. Лица людей были серьезны. Военная тема еще крепко сидела в сердцах людей. Стояла гробовая тишина. И вдруг Вера взвизгнула:

– Ой, мне пора! У меня же титан остынет, а мне чай скоро разносить.

И от ее реплики все оживились и заговорили. Мужики изъявили желание пойти покурить. Потихоньку как-то все начали расходиться. Я отложил гармонь и полез на свою полку отдыхать. Бессонная ночь, проведенная на вокзале, уже начала отнимать у меня силы и я задремал.