Мария Голованивская - Знакомство. Частная коллекция (сборник)

Куда ужаснее сидеть в салоне какого-нибудь милого и гостеприимного дома, медленно, подробно разглядывать сидящую напротив очаровашку и совершенно не находить ответа на вопрос: нравится ли мне она? В самом деле, нравится ли? Неизвестно.

Существуют вещи, которые попадают в глаз случайно, ненавязчиво, а существуют такие хищные и наглые зрелища, как милашка или очаровашка, которые не оставляют никакой возможности отступить: сиди и думай, до чего же хороша!

«Будем как дети», – говорят нам хиппи. А как поступают дети? Когда они не знают чем заняться или просто находятся в затруднении, то начинают громко плакать, раскрыв как можно шире свой маленький пушистый ротик! Так что заплачь, и тебе станет легче.

Как только мы поженились, а было это прошлой осенью, я начал вести наступление. Я все время говорил ей о том, что люблю и чего не люблю, и при каждом удобном случае давал выход своему дурному настроению.

Она очень расстраивалась и старалась изо всех сил. Я заставлял ее улыбаться, когда ей этого совсем не хотелось, заставлял ее быть серьезной, когда ей было весело, заставлял быть более ласковой, чем она была на это способна от природы. Я вел себя как ограниченный узколобый самец, который все время требует, требует, и чего он требует и зачем – по сути дела, не ясно. Я все больше и больше вхожу во вкус, хотя мои победы меня не радуют, а скорее утомляют. А главное, что я делаю это абсолютно бессознательно.

В начале любых дел находятся слова. Эта мысль стара как мир, и мне нравится, что я повторяю то, что говорили уже многие другие. Я люблю слова, и пытаюсь в каждом деле найти следы слов, породивших его. Слова – часто причина, и в этом простом ритме причины и следствия клокочет грубая музыка каждого дня.

Бывают районы, в которых никогда не встречаются знаменитости, ни в прачечной, ни в магазине, нигде не встретишь никого, кроме серых бабулек и мужчин в трениках. Но есть и другие, где из подъезда выпархивает знаменитая фигуристка, в сберкассе важно заполняет расходный ордер ведущий ежедневной телепрограммы, да и просто на улице можно встретить кого угодно и потом долго спорить, «он это или не он».

Я стою и жду лифта в сумрачном парадном дома, где живут интеллигенты, и только они. Этот дом знают многие из тех, кто имеет отношение к науке. В лифте чаще всего едешь вместе с аскетичным потрепанным профессором, с непременной пачкой книжек под мышкой. Верхняя пуговица пальто всегда болтается на одной нитке.

Уже в лифте начинаешь подозревать себя в том, что тебе скучно, потому что недостоин и непосвящен, хотя это есть последняя степень извращения человеческого сознания – подозревать себя.

У меня в папке исписанные листочки бумаги, которые прочтут и одобрят, и в следующий раз я буду уже с большим интересом разглядывать лысину попутчика в лифте.

Наступает момент, когда люди возвращаются домой, зажигается свет и наступает черед мусоропроводов. Они гремят на все лады, течет вода из кранов, кипят, попыхивая, чайники.

Ты окружаешь себя тем, что создал сам, а если хочешь увидеть что-нибудь другое, нужно сдвинуться с места. Можно, конечно, но, ей-богу, неохота.

Я открыл глаза и понял: завтрак не состоится. Они опять ссорились. Этот хмырь появился у нас дома два года назад, он был на десять лет моложе мамы и занимался организацией эстрадных программ. Высокий, стройный, с карими глазами, вьющимися волосами, которые доходили ему до плеч.

Вот я слышу, как мама кричит: «Мало того, что ты живешь у меня в доме, так ты еще такое себе позволяешь!» И хлопает крышкой от масленки по кухонному столику. Он, не обращая внимания, намазывает себе бутерброд. «Женщина не должна об этом разговаривать!» – с самоуверенным видом заявляет он. «Да что ты вообще смыслишь в женщинах!» – не унимается мама. И так далее и тому подобное. Через полчаса я должен уходить. За полчаса они там не успеют разобраться. Так что завтрак не состоится. И вообще вставать – лень. Я и спал-то всего четыре часа, а эти и не заметили, что я вернулся в половине четвертого. Я ночевал у нее. Точнее, не ночевал, а пробыл с десяти вечера до трех ночи. Она преподает у нас географию, ей сорок лет, то есть она на двадцать два года старше меня, и я сох по ней уже с октября прошлого года. До чего же я доволен! Все получилось так замечательно! Она с такой радостью, с таким самозабвением отдалась мне, что я этого даже и не ожидал от нее. У нее был муж, но сейчас они расстались. Я видел его фотографию – придурок с заячьей губой. И слава богу, что расстались: я не знаю ни одного великого человека, у которого была бы заячья губа.