Галина Артемьева - Чудо в перьях (сборник)

Это – на всех концах социума: и там, где «четыре ванны», и там, где «курево, водка и грязь», вечный запах казармы, пивной и вытрезвителя. Отчаявшиеся богатеи сводят своих детей в надежде, что те родят жизнеспособных внуков, – рождается поколение выморочное, обреченное. Отчаявшиеся бедняки ни на что не надеются: эти новорожденных бросают. Воспитательница детдома, пытающаяся всучить американке лишнего ребенка, спрашивает: «Как это Господь Бог нас терпит?»

И опять: никто не виноват, просто у нас «жизнь такая», «деваться некуда». Дети изначально и непоправимо несчастны, а увидишь, как мамочка страдает, оттаскивая младенца к крыльцу детдома, – и поймешь, что взрослые еще несчастнее детей.

И что же, нет даже символического выхода из этой прорвы?

Есть. Символический. Мечта о счастье.

Какое же оно, счастье, в мечтах наших соотечественников?

«Лежать и смотреть в небо – вот и рай».

А кто накормит? А бог и накормит. «Пойдешь гулять и найдешь чемоданчик с миллионом».

Медвежонок, прирученный людьми (которые перед тем в лесу угробили его мать), следующим образом постигает жизнь людей:

«Они… все хотели бы зажить настоящей жизнью, только, в отличие от него, не чуяли, в какой стороне, за какими лесами находится та земля, для которой они и появились на свет, чтобы быть не понурыми и усталыми, а радоваться и наслаждаться. Они думали, что где-то живется лучше, и гордо отказывались обживаться там, где им было предназначено».

Молодец мишка! Точно развел полюса для вольтовой дуги безадресной ярости: желание «наслаждаться» и нежелание «обживаться». Невозможно пройти по старому московскому Арбату, чтобы тебя не попытались ограбить, даже если с тебя нечего взять. «Приезжают в центр всякие темные люди, ненавидящие москвичей, особенно центровых. Думают, что у нас здесь жизнь – слаще не придумаешь. И начинают за это мстить». Все мечтают о дармовщине, ничего не имея, и все уверены, что другие все имеют, надо только отнять. Хотя отнять в сущности нечего.

А ведь живет в душе Галины Артемьевой стихийный социопсихолог, прикрывшийся «виньетками». Цветочки, листочки… а прислушаешься – катастрофа при дверях. Откуда – непонятно. И чего бояться – непонятно. Отсюда – безадресное раздражение, немотивированная ненависть, рассеянное хамство – привычное, родное, «непонятно за что», – сменяющееся готовностью помочь первому встречному, вплоть до самопожертвования, и тоже «непонятно, за что».

Вопрос «за что?» в этой ситуации вообще беспредметен. Сказано: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Герой Галины Артемьевой по наивности все пытается понять: почему? «Почему это, если ты будешь много работать в поте лица своего, как Бог Адаму велел, и если не будешь нарушать закон, все-таки суму, нищету, значит, и тюрьму должен рассматривать как возможные варианты своей судьбы?» Да потому, что никто и не собирается работать, как Бог велел Адаму, и вовсе не по Закону здесь хотят жить, а по Благодати, по душе, то есть: как все, а все – «даже в сортир идут только все вместе, построившись».

Неспроста бабуля говорила: «Чем больше узнаю людей, тем больше люблю зверей».

Что делать несогласным с этим образом жизни? Как стать достойными среди недостойных?

«Вы будете достойными, приличными людьми – слышите? (это мать – детям, перед тем, как оставить их и передать тете. – Л.А .) – что бы вокруг ни творилось, у вас своя цель: выучиться, встать на ноги, ни от кого не зависеть».

Что сделают дети, если им и впрямь удастся вырваться из родной мерзости, от пьяни, ругани, злобы?

Рванут отсюда.

Куда?

Со свойственным ей юмором Галина Артемьева уточняет: в Шведрию.

«Шведрия» – отличный адрес для тех, кто, лежа на травке, высматривает, не лежит ли где-нибудь чемоданчик с миллионом. В реальности адреса все-таки имеются – в соответствии с особенностями наступившей эпохи, когда национальные анкеты помогают определиться с той или иной родиной, иногда «исторической», а иногда фантастической – виртуальной, воздушной, мифической, мистической и, в конечном счете, лингвистической.

При этом национальный вопрос отнюдь не сводится у Галины Артемьевой к тому пятому пункту, который сделался в советско-еврейском самосознании столь фатальным. Напротив, на игровой поверхности ее прозы представители разных наций распускают перья и вроде даже подмигивают друг другу.

В первом же рассказе первого сборника Галина Артемьева расставляет в карнавальной позиции трех героев – любовников предприимчивой отечественной шлюхи. Следите за характеристиками. Один – американец. Белесый, как моль. Появляется редко, и только по делам бизнеса. Так что он тут, в общем, для ровного счета, и настоящий разговор об американцах – особый. Затем – русский. Новый русский. Законный муж. «Морда колом, громадный, бычара». О русских тоже разговор особый: от их имени красноречивее будут выступать особы женского полу, но «морда колом» припомнится. Кто же третий любовник нашей бесстрашной шлюхи? «Черный. Шнобель крючком, грудь лохматая, как у шимпанзе». Угадали, кто это?